– Общий-то он общий, – кивнул Дегтярев, – только имеетсястрогое правило: если навстречу направляются двое задержанных, то один изконвойных приказывает своему подопечному: «Встать лицом к стене, ноги на ширинеплеч, руки за спину, взгляд в пол!» А тут вдруг они спокойно топают мимо, можнодаже подмигнуть. Почему? Не иначе как хотят, чтобы фигуранты хорошо разгляделидруг друга. Конвой – он не размышляет, а действует автоматически, соблюдаяинструкцию. И вдруг внезапный прокол? Нет, значит, такова была инструкция. Иеще. Если попадешь в СИЗО, не ловись на примитивную удочку вроде заявления: «Вашсоучастник уже все рассказал, если хотите облегчить свою участь,признавайтесь». Скорей всего, у следователя ничего нет, он блефует. Держисьнамертво, требуй очную ставку, если хорошо знаешь автограф сообщника, просипоказать подписанный им протокол. И помни: чем меньше говоришь, тем лучше. Еслиты, конечно, не серийный убийца с сорока трупами в анамнезе.

– А почему маньяк должен откровенничать? – ошарашеннопоинтересовалась я.

– Дольше проживет, – вздохнул полковник. – Станет по одномуубитому выдавать, пойдет волокита: выезд на место преступления и так далее.Опишут одно дело, а мерзавец про второе сообщит, да еще будет путаться, гдеостанки зарыл. Жвачка потянется на годы. Серийный душегуб понимает: ему лучше вСИЗО, а на пожизненном, при особом режиме, ой как несладко. Знаешь, что бы ясделал, назначь меня кто-то министром образования?

– Ввел курс изучения законов? – предположила я.

– Нет. Отправлял бы подростков на одно лето в лагерь, но неотдыха, а в исправительный, системы ГУИН[7]. Полюбуется дитятко на тамошниепорядки, прочувствует их на себе и подумает: а ну как придется сидеть летпять-семь? Брошу-ка я лучше сомнительные компании и возьмусь за ум.

– Жестоко!

– Зато действенно, – надулся Александр Михайлович. –Небольшая неприятность убережет от большой беды!

И наша беседа плавно перетекла тогда в спор о правильномвоспитании, но я запомнила советы полковника. Поэтому сейчас решилаиспользовать его опыт и приехать к Полине завтра рано утром.

У двери дома меня встретили повизгивающие собаки.

– Здравствуйте, милые. – Я присела на корточки и началагладить бархатные морды. – Как дела?

– Шоколадно, – ответил кто-то из стаи.

Я непроизвольно плюхнулась на дорожку. Мне послышалось? Илиодин из наших псов освоил человеческую речь? Скорее всего, полиглотом являетсястарушка Черри, она слишком долго живет среди людей.

– Носятся туда-сюда, грязи на лапах нанесли, – продолжалапуделиха, – вот я ее и оставила во дворе. Хуч пионы сломал. Чего он в нихполез? А Банди садового гномика снес, ну того, которого Тёма Маше подарил!

Я положила руку на спину Черри.

– Нехорошо ябедничать!

Пуделиха повернула голову и посмотрела на меня большиминесчастными глазами. Если не знать, какую сытую жизнь ведет Черричка, то,поймав этот взгляд, легко поверишь в ее страдания. Правда, мопс Хуч выглядитеще большим мучеником. Похоже, он сегодня не доел из миски мясо – слишком многоположили, не влезло, есть от чего переживать.

– Я просто докладываю обстановку, – обиженно засопеласобака.

Нет, это не Черри, она не разевала пасть.

– А вы чего на земле сидите? Не холодно? – спросил голос.

Тут до меня дошло, что звук доносится сверху, я задралаголову, из окошка гардеробной свесилась ­Ирка.

– Это ты! – с облегчением воскликнула я.

– Кто ж еще тут порядок наведет? Уж, поди, не гости ваши!Домой хотите войти?

Хороший вопрос, если учесть, что я стою, вернее, сижу околопарадной двери.

– Ну да, – кивнула я.

– Собак не впускайте!

– Они теперь на улице ночуют? – прокряхтела я, вставая.

Ирка кашлянула.

– Нет, конечно. Только чего их заводить, если через секундуони на улицу попросятся. Носятся, словно оглашенные, снуют между двумя домами.

– Тебе не кажется, что у Хуча фигура стала еще болеестранной? – спросила я.

– Ну… есть немного, – согласилась Ирка, – но ветеринар жесказал, что мопс здоров. Анализы в норме и все такое.

– Верно, – протянула я, – но непонятно, по какой причине унего холка растет! Сейчас он похож на портрет Шаляпина!

– Чего? – не поняла Ирина.

– Был такой певец, Федор Иванович Шаляпин, – объяснила я. –Вроде в Третьяковке висит картина, где он изображен в пальто с огромнымбобровым воротником. На мой взгляд, не очень удачное произведение, нижняя частьу певца узкая, зато верхняя объемная, словно он нацепил на шею круг для плавания.

– Не люблю я по музеям шляться, – зевнула Ирка, – лучше домау телика посидеть. А Хуч теперь не падает головой об пол, уже ловко ходит.

Словно желая подтвердить слова Ирки, мопс приблизился кступенькам и начал подниматься к парадной двери. Я прикусила нижнюю губу. УмныйХучик сообразил, что движение вперед по непонятной причине затруднено, ипреодолевал лестницу боком. Вы когда-нибудь встречали пса, который сначалаподнимал бы правые лапы, переднюю и заднюю, ставил их на ступеньку, а потомподтягивал левые, ну и так далее?

– Кто его научил этому фокусу? – изумилась я.

– А кто научил Банди открывать у полковника в спальнетумбочку и тырить оттуда драже «Морской горошек»? – хихикнула Ирка. – Самдотумкал!

– Пит-то здоров, – отметила я. – Может, отвезти мопса кдругим ветеринарам?

– Лучшего врача все равно не найти, – возразила Ирка. –Профессор велел понаблюдать за псом неделю, вот и понаблюдаем. А Хучу не хуже.Ест так, что еда из ушей лезет, носится как ни в чем не бывало, падатьперестал.

– Но он же ходит боком!

– И что? У него быстро получается, нечего волноваться. Нуоткрыть вам дверь? – заорала Ирка.

– Не кричи, вдруг кого разбудишь, – предостерегла я.

– Разве у нас люди в нормальное время лягут спать, –зазудела Ирка. – Дождешься тут покоя… Приехали с покупками! «Газель» заказали!Мешков нахапали! Балок! Железок! Деревяшек!

– И где это все? – испуганно огляделась я.