– Я сама его выбрала.

– Не сомневаюсь.

Он достал из коробки групповой снимок команды на дебатах в средней школе.

– Мне нравится эта челка.

– Моей маме нравилась эта стрижка. Хотя мне явно не хватало для нее лба. – Клара наморщила нос. – До восьмого класса я не решалась настоять на своем и отрастить волосы. Там где-то есть фото с ободком – переходная фаза отращивания.

– Подожди, вот это нечто. – Джош передал ей выцветший полароидный снимок. На нем Клара позировала возле огромного дуба, обнажив в улыбке ужасные зубы до обращения к ортодонту. – У меня тоже была щербинка.

– Не верю.

У Джоша была идеальная улыбка и ямочки на щеках.

– О да. – Он вытащил из кармана выцветших джинсов спичечный коробок и зажег свечу. – Огромная дырка. Я думал, что это делает меня особенным и плакал, когда мне поставили брекеты.

Джош еще покопался в коробке.

– Подожди-ка. – Он постучал по изображению указательным пальцем. – Кто этот ребенок?

Клара взглянула на фото, а затем уставилась в темноту заднего двора.

– Это моя мама.

– У тебя ее глаза.

Но не ее тонкая талия и идеальная осанка. И нет ее терпения и самообладания.

– Я никогда не видел таких глаз с грифельным оттенком.

Клара поерзала на своем месте. Никто еще не говорил о цвете ее глаз.

– Она не знала, что ее снимают, иначе бы сказала, что это непристойно. Видишь? – Клара указала на босые ноги матери. На фото Лили стояла на кухне и пила чай, а позади нее садилось солнце.

– Она предпочитала, чтобы ее видели собранной с головы до ног. Такой, как она здесь, я видела ее только в конце дня. Она приходила домой и снимала туфли на каблуках. Раньше я думала, что это сигнал превращения директора правления в мать.

– Бьюсь об заклад, она заносчива.

– Обычно да, – сказала Клара. А потом по какой-то причине добавила: – Она плакала в тот день, когда я уезжала. Привыкла, что я не отлучаюсь слишком надолго.

Клара помолчала, слушая, как стрекочут сверчки, потом глубоко вздохнула:

– Она даже не отвезла меня в аэропорт. Сказала, что я веду себя эгоистично, оставляя ее одну. Думаю, она была напугана. Моя семья через многое прошла, и мама всегда терпеливо разбиралась с чужим беспорядком. Я пообещала, что ей никогда не придется беспокоиться из-за меня. Но однажды я проснулась и поняла, что живу не своей жизнью. Ничего моего вокруг не было.

– И ты приехала сюда.

Джош протянул ей фото. Еще один снимок с ней и Эвереттом, но на этот раз сделанный в выпускном классе. Клара узнала желтое платье и облупившийся от солнца нос. Последняя неделя перед выпускным. Руки и ноги Эверетта стали мускулистыми, он превращался из мальчика в мужчину. Они сидели на капоте джипа Wrangler и ждали начала репетиции выпускного концерта.

– Это всегда терзало меня, – сказала Клара. – Моя мама выбрала свою жизнь, но ни разу не спросила, чего хочу я.

Джош уперся локтями в колени и зажал подбородок руками.

– Я не знал, что вы с Эвереттом знакомы так давно.

Клара кивнула.

– Сколько себя помню.

Линия между его бровями стала глубже.

– Не понимаю.

– Чего не понимаешь?

Хотеть кого-то, кто не хочет тебя, – нетрудно поверить, что Джош никогда не сталкивался с такой ситуацией.

– Ты и этот парень. Все дело в его внешности? Или в хорошей семье? В наследстве?

– Нет. – Клара убрала густые волосы с шеи. – Не знаю. Все это хорошо. Но думаю, на самом деле все куда проще.

Она задумалась на минуту, а потом покачала головой, когда ее осенило:

– Думаю, я так давно хотела Эверетта, потому что он всегда был недоступен.

Джош возился с рукавом рубашки, избегая ее взгляда.

– Я всегда ждала момента, когда он увидит и поймет, насколько хорошо нам может быть вместе. Я человек привычки, и погоня за Эвереттом тоже стала привычкой, и это было довольно удобно. Я не влипну в неприятности, пока сохну по Эверетту.

Плечи Джоша напряглись.

– Господи, это звучит так жалко. Я проехала через всю страну, оставив семью, друзей, а Эверетт меня все равно не видел. Даже когда я стояла прямо перед ним. – Стыд обжег ее щеки.

Джош покачал головой.

– Ты действительно ничего не понимаешь?

Клара опустила фотографию и поднесла руку к виску.

– Ты о чем?

Она не могла решить, чего хочет: чашку кофе или спать следующие четырнадцать часов.

Джош встал и зашагал по крыльцу, громко топая. Потом сжал кулаки и остановился.

– Черт!

Он взъерошил волосы, его грудь быстро поднималась и опускалась под футболкой.

– Слушай, я не могу придумать вежливого способа сказать тебе, что если этот парень, – Джош указал на фотографию Эверетта, лежащую на земле, – не падает на колени и не умоляет тебя о сексе, он просто идиот. Если он не просыпается каждое утро и не радуется возможности поцеловать тебя и прикоснуться к тебе, то что-то глубоко внутри него ненормально.

Клара сидела, открыв рот. Кроме голоса Джоша, она не слышала больше ничего.

– Клара, – его взгляд просветлел, – Эверетт не видит, что ты эпично, невыносимо красива и так сексуальна, что мне даже больно думать о твоих губах. Это значит, он совершает самую большую ошибку в своей несчастной жизни, и вообще, ему пора в психиатрическое отделение.

Открылась правда, и на мгновение Джош познал славу и триумф. Признавшись в своем глубоком влечении к Кларе и оспорив ее ложные представлений о себе, он чувствовал, будто гора свалилась с плеч – груз, который тяготил его последние несколько недель. Но момент триумфа закончился, и ему надо было как-то жить после своего признания.

Он смотрел в округлившиеся глаза Клары, и думал, что, возможно, совершил ошибку. Своими неуклюжими, импульсивными словами он открыл новую реальность. Совершил именно то, чего поклялся не делать. Все эти взгляды украдкой и будто случайные прикосновения, которые они с Кларой старались не замечать, в этой новой реальности выглядели совершенно логично. А теперь она знала, что он хотел ее не только физически.

Наоми вызовет его на разговор, когда узнает об этом. Его пылкие речи сочтут «интрижкой». К его чести, он пытался избегать Клары, активно работал, чтобы создать дистанцию, а сам жаждал близости. Черт, он даже подумывал о том, чтобы переспать с кем-нибудь еще, снизить накал страсти. Увы, мысли о других женщинах заставляли его яички скукоживаться.