– А что я не вижу графа Келлера?

Церпицкий:

– О, у него большая неприятность. Командир корпуса, узнав, что граф Келлер не мог по болезни присутствовать на одном из малых маневров, в присутствии всех офицеров так резко о нем выразился, что я не знаю, сможет ли он оставаться долее командиром дивизиона.

Граф ничего не сказал, но когда на пароход прибыл генерал-лейтенант Юнаков, спросил его:

– Что у вас вышло с графом Келлером?

Юнаков уверил, что ровно ничего не было; даже когда граф повторил сказанное Церпицким, он продолжал уверять, что это недоразумение, что ничего подобного не было.

Тогда граф приказал потребовать от обоих письменное объяснение.

Генерал-лейтенант Церпицкий сейчас же представил рапорт, в котором еще подробней развил все ранее им доложенное. Генерал же Юнаков прибыл к командующему войсками и доложил, что извинится перед графом Келлером в присутствии старших офицеров дивизиона. Граф настоял, чтобы и я присутствовал при объяснении, объяснив Юнакову, что так-де будет лучше ввиду возможной несдержанности графа Келлера.

Все произошло в Симферополе на квартире Юнакова.

Когда вошел командир корпуса, в гостиной находились: граф Келлер, штаб-офицер дивизиона, оба эскадронные командиры и я.

Едва успел командир корпуса произнести первые слова, благородный граф Келлер воскликнул:

– Ради бога, довольно, Ваше превосходительство, я удовлетворен и все забыл, – они обнялись и поцеловались.

Через три дня после моего возвращения в Одессу, рано утром, пришел ординарец от командующего войсками и доложил, что граф просит меня прийти немедленно. На вопрос о том, не случилось ли чего, ординарец ответил:

– Никак нет. Командующий войсками здоровы, но очень рассержены, прочитав только что полученный пакет.

Едва я успел войти, граф ходивший по кабинету, остановился:

– Нет, каков! Подумайте, сперва извинился, а теперь представил к отчислению от командования дивизионом. Это дело нужно покончить.

И тут же впервые собственноручно сделал надпись, при которой представление генерал-лейтенанта Юнакова об отчислении графа Келлера от командования Крымским конным Ее Величества дивизионом было представлено для доклада государю.

На этой надписи Его Величество соизволил положить следующую резолюцию: 1. Отчислить графа Келлера с чином полковника в один из кавалерийских полков. 2. Предложить генерал-лейтенанту Юнакову подать в отставку с таким расчетом, чтобы эта отставка была мною принята до 1 января. 3. Через два месяца по увольнении генерал-лейтенанта Юнакова в отставку назначить графа Келлера командиром кавалерийского полка.

В первых числах декабря 1903 года на завтраке в день полкового праздника Люблинского полка[128] граф почувствовал себя нехорошо и просил меня проводить его до дому.

Посидев спокойно, граф скоро оправился, велел подать чаю, просил меня остаться и послал просить графиню спуститься к нему в кабинет. Когда пришла графиня, граф оживился, рассказал ей, что с ним случилось за завтраком:

– Но теперь все прошло и вот какая у меня к тебе просьба: я часто думаю, что уже давно не приглашал и ничем не угощал командиров. Надо всех пригласить еще в этом году и хорошенько угостить всех генералов и всех командиров полков. А так как всех очень много, то можно сделать в две очереди.

Порешили дать два обеда, первый в воскресенье 17 декабря, второй во вторник 19-го. Граф совсем повеселел, долго нас не отпускал, стал вспоминать свое любимое время командования Кавалергардским полком, и мы разошлись уже перед самым обедом.

Оба обеда прошли блестяще; особенно на втором граф выказал себя во всем своем обаянии. Когда в 11-м часу гости разъехались, граф обратился к старшей дочери:

– Ну идем, я ведь дал слово мадам фон-Шак приехать на ее вечер, только переодену сюртук с эполетами и буду тебя ждать внизу, – спустился на свою половину и, в то время как одевал сапог, успел только сказать:

– Федор, мне дурно, позовите графиню, – опустился на диван, вздохнул, и графа Александра Ивановича не стало. Скончался от паралича сердца на 77-м году. Был крупный, светлой души человек, а главное, что так редко бывает, всегда говорил правду своему государю.

По желанию семьи покойного я был назначен от округа сопровождать его тело до Петербурга. С высочайшего разрешения граф погребен в церкви Кавалергардского полка.

После смерти графа недолго продолжалась моя служба в Одесском округе. Начальник Главного штаба через состоявшего для поручений при командующем войсками полковнике Григорьева передал вновь назначенному командующим войсками Одесского военного округа генералу от кавалерии барону Каульбарсу, что Главный штаб признает меня наиболее подготовленным к занятию должности начальника штаба в Одессе. Но барон Каульбарс пожелал иметь своим начальником штаба генерал-майора Безрадецкого, отличного человека, но совершенно не соответствовавшего этой должности.

Так как главному начальнику округа предоставлено законом право выбирать себе начальника штаба, желание барона Каульбарса было исполнено, и генерал-майор Безрадецкий назначен начальником штаба Одесского округа. Но когда по мере развития войны с Японией осенью 1904 года на театр войны были сформированы три армии, и барон Каульбарс, назначенный командующим 11-й Маньчжурской армией, пожелал взять генерал-майора Безрадецкого своим начальником штаба и на войну, ему в этом было отказано, и начальником штаба 2-й Маньчжурской армии был назначен генерал-лейтенант Рузский. В этом назначении вопреки желанию барона Каульбарса, чуждавшегося своего начальника штаба, и кроется начало неурядиц, происходивших во 2-й Маньчжурской армии, принесших столько вреда для дела и огорчений самому барону Каульбарсу.

Я же был взят в распоряжение начальника Главного штаба и тотчас же выехал в Петербург.

В Петербурге начальник Главного штаба просил меня отревизовать 13-е и 14-е отделения, ведавшие личным составом армии. Приступив к ревизии, первым делом потребовал список неоконченных дел и, к своему удивлению, в числе таких неоконченных дел увидал «Дело о писаре штаба 13-й кавалерийской дивизии Жарикове, начатое в 1890 году».

Почему же это дело не закончено? Потому что ожидается ответ от уездного воинского начальника, которому было поручено расследовать жалобу писаря Жарикова на неполучение от казны денежного пособия за увечье, полученное им на службе.

Я невольно расхохотался и рассказал им в чем дело. В 1888 году, в день Светлого Христова Воскресения, писарь вверенного тогда мне штаба 13-й кавалерийской дивизии Жариков, возвратившись в штаб в пьяном виде, вместо того чтобы войти в дверь, перевалился через перила наружной лестницы и с 4-го этажа упал на мощенный двор. Когда мы с доктором пришли на место происшествия и Жариков был внесен в помещение, он лежал в беспамятстве и громко храпел. Доктор тщательно его исследовал, но кроме опухоли на кисти правой руки ничего не обнаружил. Убедившись, что Жариков спит, я приказал его отнести в местный лазарет, где, пролежав с месяц, он благополучно выздоровел. Только у него как бы слегка отшибло память и он стал задумчивым. Я приказал не утруждать его работой, и как только началось увольнение в запас, в первую же очередь отправил его на родину.