Начальник 54-й резервной бригады, формировавший из первых батальонов 54-ю пехотную дивизию, вполне придерживался правила: своя рубашка к телу ближе, все лучшее брал в 54-ю дивизию, а в 71-ю – что останется. Но судьба нам покровительствовала. Например, 54-я дивизия, считая, что она берет лучших лошадей, отобрала себе самых видных жеребцов, особенно бывших выездных выкормков местных богатых купцов, а нам оставила всех кобыл. Когда начальник обоза и взводные командиры стали на это жаловаться, я поспешил их успокоить и запретил настаивать на передаче нам хотя бы части жеребцов. Мне впервые пришлось быть на Поволожье, и я верить не хотел глазам, какие поступали лошади от населения – крупные, отличного склада, сильные, многие с большим ходом.

Очень быстро сказались последствия такого дележа: жеребцы разбивали коновязи, ржали, не выедали корма, начали худеть, а впоследствии, на походе, стали разбивать вагоны, причем многие калечились. Кобылы же прекрасно пошли в работу и в течение всей войны сослужили нам великую службу, обслужив и свою дивизию, и Забайкальскую казачью.

31 мая штаб дивизии получил список домов, в которых были расквартированы люди, и отдельно список домов по номерам, в которых были построены кухни.

На другое же утро пошел лично осмотреть кухни. У ворот ближайшего из домов увидал солдата, разговаривавшего с местными жителями. На мой вопрос:

– Есть ли в доме солдатская кухня?

Он ответил:

– Есть, Ваше благородие.

– Ну покажи.

Он показал кухню.

– А остальные на главной улице показать можешь?

– Могу, пожалуй за мной.

И всюду провел меня, толково на все отвечал, но продолжал титуловать Ваше благородие и обращаться на ты. Обойдя дома на главной улице, я спросил:

– А в которой из боковых есть еще кухни?

– Да вот на ближайшей, налево в третьем доме.

– Наверное знаешь?

– Да как же мне не знать, когда я сам на ней работал до трех часов ночи, не сомневайся.

И действительно провел на кухню. Там мы застали фельдфебеля, распоряжавшегося насчет обеда и который на мое приветствие ответил:

– Здравия желаю, Ваше превосходительство.

Мой проводник посмотрел на меня, но, видимо, не убедился, потому что до конца обхода продолжал говорить Ваше благородие и на ты.

Когда мы все обошли, я его поблагодарил за толковое объяснение и спросил по какому он сам мастерству?

– Печник, Ваше благородие.

– Вот ты такой смышленый, а почему же мне говоришь Ваше благородие, разве не разобрал, что я генерал? Да и фельдфебель же, ты слышал, ответил мне Ваше превосходительство.

Он только как бы виновато улыбнулся и проговорил:

– Виноват, Ваше благородие.

На этом мы с ним и расстались.

А многие из старых запасных, знавших меня, правильно меня титуловавших, первое время со мной говорили на ты. Как часто бывало, вечером идешь по улице и встречаешь бородача солдата, который становится тебе во фронт, приложив правую руку к околышу фуражки, а на левой сидит дитюшка. Никогда раньше не видел я так наглядно, как нежно мужики любят своих детей, как они с ними ласковы по-своему. Вообще, эта мобилизация представила яркую бытовую картину, которая навсегда осталось в памяти. Запасные пришли в бодром, хорошем настроении с сознанием того, что им предстоит, не было ни жалоб, ни сетований на судьбу.

На мобилизацию и на сколачивание частей нам был дан месяц. Благодаря дружной работе командиров полков и всех офицеров удалось многое сделать: пройти сокращенный курс стрельбы, проделать целый ряд ротных учений – уставных и, в особенности, с тактической целью, и по несколько полковых учений. Мы проводили целые дни в поле. Наблюдение же за ходом мобилизации в хозяйственном отношении, за мобилизацией госпиталей возложили на командира 1-й бригады генерал-майора Погорецкого, ничего, однако, не выпуская из своих рук. Только раз вышло недоразумение с окружным интендантом из-за сапог, часть которых оказалась несоответствующего качества. Когда мы потребовали замены, чиновник, заведовавший отпуском вещевого довольствия, пробовал протестовать, затягивать дело, чтобы заставить принять отпущенные сапоги. Но был составлен акт и окружному интенданту послана телеграмма, которая заканчивалась словами: «Будут ли заменены негодные сапоги или делу дать законный ход?» В ответ из Казани прибыл чиновник особых поручений при окружном интенданте и, проверив на местах, тотчас же все заменил.

Одновременно я отдал распоряжение о заготовлении в каждом полку по документам: хоров музыки, по офицерской походной кухне; во всех полках на штатное число людей по полушубку и по одной паре постолов, дабы люди могли по приходе на бивак скинуть сапоги и дать ногам отдых. Постолы были заготовлены на местах и обошлись в среднем по 80 копеек пара. Сверх того, на каждый полк по 74 призматических бинокля Цейса, которые обошлись по 54 рубля за бинокль.

Заказ полушубков на всю дивизию был сделан в Москве торговому дому «Волк и K°», объявившему цену 4 рубля 50 копеек за полушубок. Но когда посланный от дивизии офицер прибыл в контору, ему заявили что цена полушубка 4 рубля 75 копеек. На заявление офицера, что ведь они сами объявили цену 4 рубля 50 копеек и что он имеет полномочия покупать только по этой цене – контора отвечала: «Не торгуйтесь, а берите, завтра цена будет уже 5 рублей; мы сделали такое крупное пожертвование на Красный Крест, что теперь необходимо его покрыть».

Как только поступили рапорты командиров о готовности полков, я решил начать смотры. Начал с 284-го пехотного Чембарского полка.

Поздоровавшись с полком, обратился к нему со следующим приветствием:

– Поздравляю вас с предстоящим походом в защиту чести нашей родины. Царь не хотел войны, но японцы, не объявляя, вероломно напали на наш флот и нанесли ему большой ущерб. Пришлось принять вызов, и нам предстоит отомстить врагу за нанесенную нам обиду, нам предстоят бои. Бой есть таинство, и в бой надо выходить так, как мы идем к Святому Причастию – с чистой совестью, в чистом белье и платье. И кто так выходит в бой, тот страха не знает, смотрит врагу в глаза, не знает неудач и победа всегда его сопровождает. На отдыхе и на походе буду вас беречь, но в бою потребую все от вас и твердо верую, что вы дадите больше, чем потребую.

Вы пришли в должном настроении, в сознании величия дела, которое вам предстоит, и первые две недели вели себя безупречно. Но затем вы начали пить, и это не только преступно, но вы пропиваете все свои деньги. Я вам сказал, что буду вас беречь и выдавать все положенное и даже свыше, но есть вещи, которые на казенные деньги я не смогу вам выдать, и вот тогда-то каждая сбереженная копейка вам в рубль станет.

Люди этими словами по-видимому были смущены, и один старый солдат просил разрешения сказать от них:

– Нельзя, Ваше превосходительство, неделями прощаться, всю душу вывернуло, надо было нас увести в другое место, было бы много легче для нас.