Эндрю вышел из спальни, засовывая телефон в задний карман. Не сразу меня увидел, но оглянулся, выпятил подбородок и направился прямо ко мне.

– Пол! – начал он, усаживаясь на скамье. – Привет! Я думал, ты уехал с Элис.

– Видимо, она единственная, кому разрешено покидать дом.

Он медленно опустил и поднял голову – осторожный кивок.

– Х-м… Скучно, понимаю. Есть вещи, от которых так просто не избавишься.

– Не знаю, почему он опять хочет поговорить со мной об изнасиловании этой бедолаги.

– К сожалению, оно произошло в ночь твоего прибытия в Стефанос.

– Совпадение.

– Заметь, – рассмеялся он, – я не сказал «в ночь твоего прибытия на Пирос»…

– Небольшое недоразумение, – отозвался я с опаской. – И я это Гаврасу разъясню.

Он смахнул с шортов невидимую грязь.

– Конечно, недоразумение, но Гаврас, видишь ли, может связать одно с другим. Такие уж они, эти полицейские…

– К счастью, тот вечер я провел дома. Меня и близко к Стефаносу не было. У меня алиби, со мной была Элис.

– По-моему, Гаврас как раз упирает на то, что алиби у тебя нет? – Он произнес это с характерной для его детей восходящей интонацией, которая превращала утверждение в вопрос. – Главная же загвоздка, что, как ни досадно, вы не были вместе… Она была со мной.

Я перевернул пачку, вытащил еще одну сигарету, но не закурил, а покатал меж пальцев.

– Да, – произнес я осторожно. – Знаю. Вы двое забирали Луиса из клуба гораздо позже, чем кто-либо… – Я слегка пожал плечами – …прости, чем Гаврас подозревает. Я надеюсь, он закроет этот вопрос, потому что мне совсем не хочется вдаваться в подробности.

– Да, – он помедлил, поглаживая резное дерево скамьи между нами. – Думаю, ему не за чем знать, что Луис был в поселке, верно?

– Я и не хочу рассказывать, но скажу, если придется. И я уверен, Элис сделает то же самое, если поймет, что у меня неприятности. Она меня любит. И поддержит.

Он наклонил голову.

– Поддержит тебя в ущерб сыну? Вряд ли.

У меня похолодело внутри.

– Я не говорю, что он насильник, но, по-моему, его надо заставить сказать правду. Уверен, что Элис – того же мнения. Не понимаю, почему ты ее отговариваешь!

– Нет, Пол. Никто не заставит Луиса ничего делать. Будь реалистом. Элис пойдет на что угодно, чтобы защитить сына, и, при данных обстотельствах, я тоже.

– Как же правда? Наплевать?

– Правда – странная штука, Пол. Любая правда субъективна. На каждом своя ответственность. Разве мы не слышали, как ты предположил, что Луису нужна половая жизнь? Или ты думаешь, что ребята ему не передали? И разве ты не назвал тех полуголых девушек шалавами? Или малолетками? Забыл точное слово.

– Но если есть хоть малейшее подозрение, что изнасиловал Луис?

– И опять – термин субъективен. Взять хотя бы Флорри…

Тон его был таким будничным и спокойным – никогда не заподозришь, что за словами скрываются какие-то чувства.

– Мою сестру… Ты сделал определенные предположения. И она тебе отдалась, потому что думала, что влюблена.

– «Предположения»? Ты о чем?

– Ну знаешь… Что она была более опытной, что она «хотела», что спала с кем ни попадя…

– Я не…

– Да, Пол! Она была девственницей, и это много для нее значило! Сделай одолжение, даже не притворяйся, что тебя это хоть сколько-то волновало…

Меня словно положили на обе лопатки. Сдавило грудь. Стало трудно дышать.

– Прости, – сказал я, не в силах встретиться с ним взглядом.

Попытался зажечь сигарету.

– Учитывая твое к ней безразличие, это тоже можно считать изнасилованием. Ты ни на секунду не задумался, какую травму ей наносишь.

Я поднес сигарету к губам, но никак не мог закурить.

– Прости, – повторил я. – Я не сознавал…

– Нет, не сознавал.

От его смеряющего взгляда у меня мороз продрал по коже.

– Она тебя любила, – добавил он спустя мгновение. – Вот в чем суть.

– Если бы я только знал…

– Что? Что так любила? Или что может наложить на себя руки?

Он испустил смешок, в котором не было ни капли веселости.

Я наконец закурил.

– Это была ошибка!

– Да. Мы все совершаем ошибки. И иногда приходится смириться с их последствиями.

Я поднялся и пошел прочь. Глаза застилало, мир расфокусировался. В жаркой спальне я сел на кровать. Ноги дрожали, сердце колотилось. Бессмысленно гудел вентилятор. Из моей дорожной сумки торчала одежда. На полу валялись книги – Диккенс, Трумен Капоте и «Моби Дик». Тут же стоял пакет из магазина, который я занес сюда по ошибке. Я опустил голову между коленей и несколько раз глубоко вдохнул. Стены сдавливали, наваливались. Терпеть это больше не было сил. Надо вырваться! Я не хотел снова смотреть в глаза Эндрю. Не хотел думать о Флорри. И не хотел разговаривать с Гаврасом, выкручиваться и объяснять. Если доберусь до поселка и разыщу Элис, если объясню, заручусь ее поддержкой, все будет хорошо. Идея с Грецией – она права – оказалась ужасной ошибкой. Нужно вернуться в Лондон, где мы сможем по-человечески быть вместе, без Эндрю, без Гавраса, вернуться туда, где со всем этим можно разобраться. Правильно! Надо только вырваться отсюда! Я пошел в ванную и долго стоял под душем. Вернулся, надел джинсовую рубашку и льняные брюки, чистые, хотя немного мятые, сунул в задний карман паспорт с бумажником и захватил «Хладнокровное убийство».

За окном возникла тень, за вертикальной щелью между половинками ставен потемнело. Кто-то прокашлялся.

Я открыл дверь. Передо мной стоял Ангело, смазливый полицейский. Он сделал шаг назад.

– О’кей? – спросил я.

Он кивнул.

Тина сидела за столом, читая старый выпуск «Вог». Я вытащил из-под стола плетеный стул и сел в нескольких футах от нее.

– Элис не вернулась? – спросил я.

– Нет.

Жужжала муха. На краю клумбы валялась жестянка из-под колы; над ней вились осы, одна опустилась на банку и, подрагивая, полезла внутрь. Тина глубоко вздохнула. Я поднял голову. Ее краски и альбом для акварели лежали у ног. Она почистила ногти и принялась сосредоточенно покусывать кожу на большом пальце.

Я немного почитал и аккуратно положил книгу на пол.

– Принести тебе чего-нибудь? Кофе? Стакан воды?

Она секунду молча смотрела на меня, как будто не сразу разобрала смысл слов.

– О… Кофе. Да. Если ты все равно варишь…

Я встал и повернулся к Ангело.