о том, что эта темная сторона его души была гораздо сильнее, чем он осмеливался рассказать.

И тогда, постепенно, скрытыми намеками, он внушил мне мысль о возможности другого решения. Решения, которое позволило бы мне продолжать жить так, как я это делала после выхода из погреба, свободно и без боли, а ему – удовлетворять свою потребность, не притрагиваясь ко мне. Он заверил меня, что я была достаточно сильной, – что мы были достаточно сильными, – чтобы пройти через это испытание. Он убеждал меня все больше каждый день, объясняя, что это было единственно возможным решением, что от этого зависело наше счастье, что эти дети, которых родители постоянно держали за ручку, все равно никогда не вырастут. Что они навсегда останутся укрытыми плащом своего отца, как путешественники в стихотворении Гете, наслаждаясь комфортом, которого я была лишена все мое детство.

В какой момент становятся чудовищем, бабушка?

Как это происходит? Из-за малодушия? Из-за инстинкта самосохранения? Из-за любви?

Я не знаю.

Но я знаю, когда именно я надела кроваво-темный плащ Лесного царя.

Это случилось в воскресенье. Он уехал два дня назад, чтобы принять участие в ярмарке, где он должен был продать несколько своих коров. Часы в гостиной показывали 19 часов, когда я услышала, как его фургон для перевозки скота паркуется позади фермы.

Несколько секунд спустя он вошел в дом.

Я не взглянула на него. У меня не хватило на это смелости.

Я повернулась спиной, сожалея о своей слабости.

И тогда он спустился в погреб, держа на руках спящего ребенка.

8

«Потому что она говорит об этом в своем первом убежище.

Но это невозможно».

Веронике было трудно принять всю тяжесть этого открытия.

Неужели то, что происходило в погребе, действительно было другим убежищем, тенью правды, созданной рассудком, напуганным до такой степени, что ему захотелось там укрыться?

Она еще никогда не встречала настолько реальной проекции. В рассказах пострадавших всегда присутствовало что-нибудь странное. Воображаемый друг, превращение мучителя в мифическое чудовище, как в случае с Лесным царем, призраки, необъяснимые звуки или явления, несуществующие места… Эта мистическая составляющая олицетворяла собой желание сбежать от реальности, и слова, которые казались бессмысленными простому наблюдателю, были вполне обоснованы и показательны с психиатрической точки зрения.

Но в погребе, в этом втором убежище, все рассказанные события звучали как настоящие и лишенные фантазий. Неужели часы были единственной недостоверной деталью рассказа? В таком случае они являлись единственной дверью, ведущей к истине?

Объем предстоящей работы не пугал психиатра. Терапия ожидалась долгой, но процесс был идентичен как для одного, так и для нескольких убежищ.

Нет, больше всего молодую женщину волновало, кто или что стало причиной такого внезапного бегства.

И чем больше она об этом думала, тем меньше была уверена, что хочет узнать эту правду.

Вероника поняла, что все это переплетение барьеров, воздвигнутых мозгом Сандрины, ей будет не под силу распутать в одиночку и что она не сможет довести терапию до конца без помощи коллег.

Она молча сидела перед Дамьеном, ожидая от него объяснений, которых у него не было.

– Я… я подумаю над всем этим, – сообщила она, поднимаясь, с замкнутым выражением лица. – Завтра я свяжусь со своим коллегой, который наверняка поможет мне что-то прояснить. Это… очень неожиданно. Такая сложная система выживания мне еще не встречалась…

– Я понимаю, я в вас верю, Вероника. Не опускайте руки. Может быть, вы припомните какую-нибудь деталь, на которую я мог бы опереться, как в случае с часами или ярмаркой?

– Нет, – ответила она, ощущая неловкость от того, что не может помочь инспектору, – пока ничего…

– Ничего страшного. Ведь ваша работа – лечить пострадавших, а не искать правду. Это уже моя обязанность. Возможно, вам не стоит в это слишком углубляться. Если погреб представляет собой второе убежище, правда, которая оттуда выйдет, может быть только абсолютным ужасом.

– Я все понимаю, инспектор, но в определенный момент мне все равно придется заняться этой правдой, и единственный способ подобрать лечение – это встретиться с ней лицом к лицу, открыть дверь убежища, которое приведет меня к ней. Это чем-то напоминает танец с дьяволом – никто этого не хочет, но рано или поздно каждому приходит свой черед…

– Я сказал это только для того, чтобы вас предупредить. Эта история не закончена, и то, что еще может открыться, вряд ли украсит наши ночи. Просто не принимайте все близко к сердцу.

– А вы, – спросила она, обернувшись, когда уже подошла к двери, – вы действительно готовы танцевать с дьяволом?

– У меня уже была такая возможность, и я предпочел отступить. Больше я не совершу подобной ошибки.

Вероника попрощалась с Дамьеном и вышла из кабинета. Они расстались, не зная, когда снова увидятся и при каких обстоятельствах. Но молчание, которое повисло между ними на несколько секунд, когда никто из них так и не нашел нужных слов, не предвещало ничего хорошего.

Инспектор подождал, пока закроется дверь, и закурил сигарету. Он еще не обедал, но есть ему совершенно не хотелось, словно его организм был слишком захвачен этой тайной, чтобы ощущать другие потребности, кроме желания скорее найти разгадку истории. Он сожалел, что не смог успокоить Веронику. Но как он мог это сделать, если сам чувствовал себя потерянным, не зная, с какого бока подобраться к правде?

Раздавшийся около 14 часов телефонный звонок выдернул его из размышлений.

– Инспектор Бушар, – произнес он, сняв трубку.

– Добрый день, инспектор, это месье Дюбрей, секретарь сообщила мне о вашем звонке. Чем я могу быть вам полезен?

– Вам знаком некий месье Вернст? – спросил Дамьен, вооружившись ручкой и листом бумаги.

– Конечно, я знаю Франка Вернста.

– Можете мне что-нибудь о нем рассказать?

– Ну что ж, – начал Дюбрей, – это человек сдержанный, но приятный. Он никогда не пропускает наши ярмарки, его скот очень ценится, особенно молочный. Мы ждем его в следующем месяце, место для него уже зарезервировано, хотя он еще не перечислил нам взнос.

Дамьен не стал сообщать о смерти фермера. Пресса еще не пронюхала про убийство, незачем было облегчать ей задачу, информируя человека, который вряд ли удержит эту новость в секрете. «Фермеры – одна большая семья!»

– Не могли бы вы назвать мне даты и точные места его участия, а также фамилии покупателей? Я бы хотел поговорить с теми, кто общался с ним на этих ярмарках.

– Разумеется, но… С ним что-то случилось?

– Сожалею, месье Дюбрей, но я пока не могу об этом говорить.

– Хорошо, в любом случае, я надеюсь, что