– Неприятности? – Оскар прошелся взглядом по своим приятелям и вновь посмотрел на суперинтенданта. – Я немного знаком с Боннаром. Но понятия не имел, что он пропал. Признаться, я не видел его уже… – он на мгновение задумался, – м-да… пожалуй, уже пару недель или около того.

– Последний раз его видели девять дней тому назад, – сообщил Питт. – Утром около Серпентайна. Он поссорился с одним приятелем и удалился в весьма возбужденном состоянии.

– Откуда вы знаете? – спросил Уайльд.

– Их видели разные люди, – пояснил Томас. – Там собрались джентльмены из фотоклуба, чтобы сделать снимки в утреннем освещении. Все фотографы.

Сэмюэль нервно поерзал на стуле.

– Я предпочитаю доверять словесным образам, – сказал Йейтс, явно потерявший интерес к разговору, и отвернулся.

– Поэзия света и тени, – вступил в разговор парень с челкой, – множество черно-белых образов с многообразными оттенками серого. Они могут быть получше картин Уистлера[26], не правда ли?

– Но не так талантливы, как рисунки Бердсли[27], – резко возразил другой их сотрапезник. – Фотограф способен поймать только очевидное, внешнее. А графика Бердсли затрагивает душу, выявляет сущности добра и зла, вечные вопросы, непостижимые парадоксы бытия…

Питт понятия не имел, что подразумевает последнее высказывание, а Телман, судя по его виду, даже не пытался понять, о чем идет речь.

– Разумеется, – согласился парень с челкой. – Кисть или перо в руках отважного гения способны изобразить все, что ему захочется, и никакой фанатичный испуганный цензор не запретит отразить духовные страдания или победы. Художнику под силу изобразить все, о чем вы осмелитесь подумать.

Еще один их приятель, воодушевленный разговором, так резко подался вперед, что едва не опрокинул локтем бокал вина, и тут же, пылко взглянув на Уайльда, с пафосом произнес:

– Поистине великолепны, кстати, зарисовки Обри к вашей «Саломее»[28], потрясающие черные с золотом, кровавые образы! Они наверняка понравились бы самой Саре Бернар. Я так и представляю ее в этой роли! С вашей трагедией мы прорвались бы в эпоху нового мышления и чувственного восприятия. А лорда-камергера пора пристрелить!

– С нами люди из полиции, – предупредил сидевший за тем же столом красавец, кивнув в сторону Питта, и вдруг так треснул кулаком по столешнице, что бокалы подпрыгнули.

– Он не станет никого арестовывать за выражение цивилизованного мнения, – заверил его Уайльд, с улыбкой взглянув на Томаса. – Он славный малый и к тому же, как мне известно, похаживает в театр; я как раз сейчас вспомнил, где уже видел его. В тот вечер, когда в ложе убили одного несчастного судью… а на сцене играли Тамар Маколи и Джошуа Филдинг[29].

– Верно, верно, – признал суперинтендант, – вы тогда действительно сообщили мне важные сведения, которые помогли установить истину.

– Неужели? – Уайльд откровенно обрадовался. – Мне несказанно приятно. Хотел бы я помочь вам найти бедного Анри Боннара, но я понятия не имею, где он или почему мог исчезнуть.

– Но вы же знаете его? – уточнил Томас.

– Конечно. Обаятельный малый…

– А он сейчас здесь или в Париже? – спросил мужчина с челкой.

– Может, вы знали его в Париже? – быстро спросил Питт.

– Нет, вовсе нет, – изумленно отверг предположение суперинтенданта Оскар. – Я просто побывал там в небольшом путешествии. Повидался с кое-какими знакомыми. Превосходный город, очаровательные люди… по крайней мере, большинство из них. Зашел повидать Пруста[30]. Ужасно! – Он удрученно развел руками – Он опоздал на нашу встречу в его же собственном доме… и доложу вам, что я еще не видел более жуткого жилища. Чудовищно! Не представляю, как можно жить в таком бардаке. И вообще, Боннар – не парижанин. По-моему, его родня живет где-то на юге.

– Есть ли у кого-то из вас какие-нибудь идеи насчет того, почему он вдруг мог уехать из Лондона? – Питт поочередно взглянул на каждого из сидевших за столом.

Телман вновь напряженно выпрямился.

Йейтс нахмурился.

– Может быть что угодно, от женщин до просроченных долгов, – заметил он.

Казалось, он хотел еще что-то добавить, но передумал.

– Нет, денег у него хватало с избытком, – отметая один из вариантов, сказал парень с челкой.

– И не такой он безумец, чтобы бросить все из-за любовной горячки, – добавил еще один человек из их компании.

– Как печально, – проворчал Уайльд. – Должно же быть в жизни человека хоть что-то такое, из-за чего можно пожертвовать всем! Это придает жизни своеобразную гармонию, завершенную целостность. А она недостижима, если мы тратим время, то воспаряя к небесам надежды, то погружаясь в бездны ужаса. Осознание того, что ты не приемлешь, может быть так же чудовищно, как осознание приемлемого. Выпейте бокал вина, мистер Питт, – он поднял бутылку. – Боюсь, мы не смогли вам помочь. Мы живем в мире поэзии, творчества, где встречаются и мечтатели… и порой теоретики великой политики – в общественном смысле, разумеется, за исключением Йейтса, который опутал свою душу такой сетью тревог о судьбе Ирландии, что англичанину не под силу даже сказать об этом. Нам решительно неизвестно, куда подевался Боннар и почему он где-то скрывается. Могу только выразить надежду, что он вернется целым и невредимым, а если вам придется отправиться на его поиски, то пусть это будет в краю с благоприятным климатом, где люди живут новыми идеями, а последний цензор умер от тоски по меньшей мере лет сто тому назад.

– Благодарю вас, мистер Уайльд, – любезно ответил Томас. – Хотелось бы мне иметь шанс начать поиски с Парижа, но, к сожалению, нам известно, что он так и не появился в Дувре на судне, хотя и заказал билет, и боюсь, мне придется, видимо, прекратить его искать и вплотную заняться другим, более жутким и срочным расследованием.