В канонах нашего культа повторный брак не считается грехом; если он освящен, вызван необходимостью. В пятистах кибитках аймака Налтанхин люди с тревогой и насмешками говорят о том, что у зайсана нет детей. Люди черной кости озабочены отсутствием наследника у Хемби. Почему же нам возбраняется подумать о той беде?

— Не торопи нас, сестра! — сказал нойон уклончиво. — Иногда и две мужские руки не распутают клубка, намотанного одной женщиной.

— Медлить тоже нет смысла, — рассуждала ободренная их вниманием Байчха. — Через год Хембе исполнится шестьдесят… Это уже не жениховский возраст.

— Да, но ты не ответила на мой вопрос, Байчха, — напомнил нойон. — Что станется с тобой, если мы с Бааза-багшой пойдем на риск? Не посмеются ли прихожане над всеми нами?

Байчха оказалась напористой:

— Я уже решила свою судьбу, о мудрый нойон и преосвященный багша! С меня достаточно тех радостей, которые я испытала в супружестве с Хембей. Останусь рядом с зайсаном, заменю ему и его молодой жене мать, буду счастлива нянчить младенца, если бог пошлет его в дом зайсана. Поверьте, я не злой человек! Вам об этом скажет любая женщина аймака.

Байчха скривила губы, готовая заплакать. Все лицо ее выражало скорбь, покорность судьбе, готовность стать прислугой, рабыней в доме любимого человека.

Нойон смотрел на жену зайсана с радостным удивлением. Его супруга ни за что бы не решилась на такой шаг! В поступке Байчхи он видел нечто возвышающее ее над семьей, над собственным благополучием. Байчха вела себя по-мужски расчетливо, рассуждала вполне деловито. Она шла на жертву ради спасения доброго имени мужа.

— Мне кажется, — сказал нойон, обратившись к Байчхе, — закон не возбраняет человеку обзавестись другой семьей, если супруга от первого брака жива. Все дело в благопристойности такого шага.

Бааза-багша молчал, обдумывал свое решение. Ему нужно было мысленно углубиться в страницы священных книг, чтобы найти примеры. Четки его перебегали под пальцами с быстротой листаемых книг.

— Не забывайте, друзья, что мы — буддисты, — заговорил багша. — В основе нашей веры — благость поступков. Не могут быть счастливы под рукой одного мужа две женщины. Хембя станет упиваться прелестями молодой жены, а первая его супруга, данная ему богом, изведется от ревности и страдания. Разве что благоверная Байчха поклянется в том, что все затеянное ею — порыв к добродетели, а не от лукавого…

— Клянусь! — тут же проговорила женщина, глотая слезы.

Это были слезы счастья, торжество упрямой женщины, добившейся своей цели. — Я очень благодарна за мудрое повеление ваше!.. До самой смерти буду повторять ваши имена в молитвах! Только прошу вас, поговорите с моим супругом вдвоем… Хембя устрашится моих слов насчет второй женитьбы, уж это я знаю наверняка.

Пока нойон с багшой переговаривались относительно того, как этот разговор осуществить, не испортив неосторожным словом дела, в комнату ввалился Хембя с двумя наполненными доверху кожаными сумками.

За четыре десятка совместно прожитых лет Хембя не видел слез на лице жены. Сейчас она вытирала платком глаза, сидя напротив нойона. Хембя растерянно глядел на нее, затем перевел взгляд на нойона и багшу.

— Хембя, пройдите поближе, сядьте с нами, — повелительно произнес Бааза-багша, указав на место рядом с нойоном, но чуть пониже. Хембя покорно опустился. Багша взял с маленькой подставочки, стоявшей слева, крохотный медный колоколец и резко встряхнул его. Появился высокий бледнолицый гецел.

Господин и его слуга разговаривали взглядами. Через несколько минут гецел поставил на столике вареное мясо, боорцыки, джомбу[51]. Все это венчала бутылка французского коньяка и два кувшина с красным вином. Гецел с проворством ресторанного служки разлил коньяк по стопкам. Первую подал багше, вторую — нойону, затем оделил рюмками зайсана и его жену. Багша дотронулся безымянным пальцем правой руки до поверхности рюмки, брызнул вверх и опустил стопку на прежнее место. Нойон и зайсан пригубили коньяк и также отставили питье, поглядывая в лицо багше.

— Дорогие гости, вы приехали издалека, устали в пути, нужно освежиться. Глоток спиртного возвращает бодрость телу, уставшим рукам и ногам. Когда мы шли из Монголии в Тибет, больше месяца карабкались по каменистым тропам с горы на гору, продирались сквозь колючий кустарник… И только на тридцать третий день добрались до тангутов. В пути я простыл и заболел. Вечером путники прибились к небольшому хотону в поисках ночлега. К середине ночи я почувствовал себя неважно. Хозяева заварили крепкого чая из ягод, добавили в чашку бальзама. Через какой-нибудь час я начал потеть, простыня и покрывало стали волглыми. За остаток ночи пришлось дважды переодеваться в сухое. Утром я принял два маленьких кусочка сукурдзан дзуджик[52] и чашку горячего шулюна. Старая хозяйка разогрела на чугунной сковородке в сливочном масле соль и приложила к печени. После этого я снова уснул и проспал до обеда. Пробудившись, почувствовал облегчение, будто ничего со мной и не случилось. Так лечили от простуды наши предки! — закончил багша.

— Да, вы, багша, преодолели немыслимый путь! — сказал Хембя, восхищенно взглянув на настоятеля монастыря. — Какой веры люди встречались вам в той долгой дороге?

— В пути разные люди встречались, — не очень охотно ответил багша на вопрос. — Объяснялись они всяк на своем языке: на тибетском, китайском, тангутском, баид… Проводником у нас был бурят. Он вел по такой дороге, где живут люди нашей веры. Когда местные жители узнавали о цели путешествия калмыков, о том, что мы паломники к древним местам, сердца их озарялись радостью. Всяк был готов пособить, не принимая платы. Попадались в пути и люди жадные, недобрые. Такими я запомнил тангутов. Эти издавна промышляли грабежом. Имя божие, совесть у них не в чести. Живут как звери, лишь бы чем утробу набить… Старший зазвал нас к себе домой на обед. Чтобы не оставаться в долгу перед главарем раскольников, я подарил ему ружье, часть денег, золотой браслет для жены. Нойон сказочно богат, а простые люди из его хотона — голодные оборванцы. Мне показалось, что повелитель держит их впроголодь, как иной дурной хозяин не кормит собаку, чтобы злее была.

Нойон Дяявид и раньше слышал рассказы о путешествии багши в Тибет, ему все это было знакомо. Зато Хембя ловил каждое слово. Затаив дыхание, мог слушать багшу день целый и больше. Бааза-багше было приятно видеть перед собой такого внимательного собеседника. Он знал, что все его слова о хождении к святым местам разносятся по степи как легенда о подвиге багши. Однако именно сейчас настоятель монастыря был сам потрясен поступком Байчхи, больше, чем легендами о его хождениях на Восток… Настала пора посвящать в неоконченный разговор с безбоязненной женщиной