В прошлом году это была приличная сумма. В этом же году на них можно было купить два-три загородных клуба.

— Почему она уехала в Берлин?

— Она же артистка, певица. А в Мюнхене с работой туго.

— Если у нее было четыреста фунтов, зачем ей еще работать?

— Привычка. Нэнси уверяла, ей нравится. Вот и захотела перебраться в Берлин.

— А вам не хотелось ее отпускать.

Он нахмурился. Должно быть, сердится на себя, решил я. Оттого что сболтнул лишнее.

Зонтаг небрежно пожал плечами.

— Нэнси сама так решила.

— Когда она уехала из Мюнхена?

— В октябре.

— У нее тогда еще были деньги?

— Да.

— Вы поддерживали с ней связь?

— Да, по телефону.

— И вы с ней виделись.

— Иногда. Когда приезжал в Берлин.

— Сколько раз?

— Шесть или семь.

— Зачем так часто ездили в Берлин?

— По партийным делам. — Он поерзал на стуле, снял правую ногу и положил на нее левую. — Я не уполномочен это обсуждать. Вы должны спросить господина Гесса.

— Ладно. Когда вы видели ее в последний раз?

— Неделю назад. Во вторник.

— Когда были в Берлине с Гитлером?

— Да.

— А сержанту берлинской полиции Биберкопфу вы сказали, что весь день провели с Эмилем Морисом.

Гуннар Зонтаг даже бровью не повел. Ясное дело — подготовился: наверняка ему сообщили, что мы с мисс Тернер встречались с сержантом Биберкопфом.

— Да. Мне не хотелось впутывать мисс Грин в полицейские дела. Она иностранка, англичанка. Они могли доставить ей много неприятностей.

Я кивнул. Самая длинная фраза из всех, что он успел произнести. И, быть может, даже правдивая.

— Когда вы последний раз ее видели до вторника?

— В марте.

— Точнее?

— Пятнадцатого.

Это был тот самый день, когда мисс Грин не ночевала в пансионе. Тот самый, когда она сказала госпоже Шрёдер, что провела ночь у подруги.

Я спросил:

— Вы звонили ей заранее, чтобы предупредить о своем приезде?

Зонтаг нахмурился. Должно быть, удивился — откуда я знаю?

— Нет. Я зашел к ней на работу. В «Черную кошку». Решил сделать ей сюрприз.

— И вы провели с ней ночь в гостинице.

Он слегка заносчиво приподнял подбородок.

— Да.

— Ладно, — сказал я. — Сколько английских фунтов у нее тогда оставалось?

— Она сказала, почти все.

— А в прошлый вторник? Сколько было тогда?

— Не знаю.

— Вы не спрашивали?

— Это не мое дело.

— Но ведь вы с ней на эту тему уже разговаривали.

— Нэнси сама рассказывала. Сам я никогда не спрашивал.

— Сегодня в Германии, — заметил я, — такую большую сумму трудно истратить за два месяца.

— Да уж.

— Она употребляла наркотики?

— Нет.

— Если она не успела истратить все деньги, где же они? У нее в комнате их не было. Я искал — и не нашел.

— Может, она, по примеру тети, положила их в банк.

Я кивнул.

— Вы звонили мисс Грин в прошлое воскресенье?

— Да.

— Ее хозяйка, госпожа Шрёдер, утверждает, что вы звонили мисс Грин всякий раз, когда собирались в Берлин.

Зонтаг моргнул.

— Госпожа Шрёдер ошибается. Иногда я звонил мисс Грин просто передать привет.

— А в воскресенье зачем звонили?

— По той же причине. Передать привет.

— Где вы были в прошлый понедельник?

— Здесь, в Мюнхене.

— И вы можете это доказать?

— Любой вам скажет. Я работал с господином Гессом. Обедал с господином Розенбергом.

— Где?

— В «Тамбози», на Одеонсплац.

— Что ели?

— Рыбу. Семгу.

— А что ел Розенберг?

— Макароны.

Немного найдется людей, способных вот так быстро вспомнить, что они ели на обед пять дней назад.

— Мисс Грин когда-нибудь давала вам ключ от своей комнаты?

— Нет. Никогда.

— Ладно. Как вы думаете, кто мог стрелять в тот день в господина Гитлера?

— Коммунисты. Их банды тут повсюду. Они хотят нас уничтожить.

— Понятно, — заметил я и повернулся к мисс Тернер. — У вас есть вопросы?

Мисс Тернер поправила очки и взглянула на Зонтага.

— Вы ее любили?

Зонтаг нахмурился.

— Простите?

— Вы любили ее? Мисс Грин?

Он какое-то время смотрел на мисс Тернер молча. Потом сглотнул слюну и откашлялся.

— Она была славной девушкой. Веселой. И нравилась мне. — Он отвернулся, моргнул, потом повернулся к нам и снова высокомерно задрал свой подбородок.

— Ладно, господин Зонтаг, — сказал я. — Благодарю вас. Не могли бы вы попросить господина Нордструма?

Он встал, перевел взгляд с меня на мисс Тернер, затем направился к двери, открыл ее и вышел.

— Он говорит, что ключа у него не было, — заметила мисс Тернер.

— Если он ее убил, то вынужден так говорить. Тот, кто убил Нэнси Грин, запер за собой дверь ключом.

— А деньги, — заметила мисс Тернер, — может, они были поводом для убийства?

— Деньга были у нее в сумочке, а на комоде лежали драгоценности. Вор никогда не забыл бы прихватить и то и другое.

— Но где же тогда фунты?

— Как сказал Зонтаг, возможно, в банке. Или она их истратила. Сегодня же позвоню Биберкопфу, пусть проверит. Так что вы скажете о Гуннаре?

— По-моему, он слишком бойко отвечал на вопросы о блюдах в ресторане.

— Верно.

— Я думаю, — сказала она, — это он убил ее.

Вошел Фридрих Нордструм.

Низенький, худенький, моложе Зонтага — лет двадцати, в коричневой рубашке, коричневом галстуке и коричневых брюках — в форме «штурмовиков» Геринга.

Казалось, он был исполнен желания нам помочь. Но скоро выяснилось, что он на это не способен. Как Зонтаг и все остальные, с кем мы разговаривали по приезде в Германию, он верил или делал вид, будто верит, что покушение на Гитлера организовали коммунисты. Как и все остальные, он понятия не имел, откуда коммунистам стало известно, что восьмого числа Гитлер будет в Тиргартене.