Нордструм сообщил, что не разговаривал со своей сестрой Гретой со времени похорон их матери в 1921 году. А с Нэнси Грин он вообще никогда не встречался. Да, Гуннар Зонтаг действительно был в Мюнхене в прошлый понедельник. И он видел его лично.

Мы поблагодарили Нордструма и попросили позвать Эмиля Мориса. Когда он закрыл за собой дверь, я обратился к мисс Тернер.

— С чего вы взяли, что Зонтаг убил Грин?

— По-моему, он ее любил.

— И поэтому убил?

— Нет. Поэтому он переживает, что убил.

— Но зачем ему было ее убивать?

— Не знаю. Вдруг она узнала что-то такое, чего ей не следовало знать.

— Например?

— Понятия не имею. Но вы же говорили, он ей звонил, когда вернулся в Мюнхен. Может, он случайно проговорился. И снова позвонил ей в воскресенье, за день до ее убийства. Ведь госпожа Шрёдер говорила: он звонит только тогда, когда собирается ее навестить.

— Он же это отрицает.

— Зачем госпоже Шрёдер лгать?

— Все…

Открылась дверь — вошел Эмиль Морис.

Лет двадцати пяти, высокий и сухопарый, он больше походил на испанца, чем на немца. С таким смуглым, худым и красивым лицом и по-кошачьи легкими движениями он вполне мог сойти за дирижера кубинского оркестра. На нем был серый костюм в полоску, и он носил его с достоинством. Я сразу поверил Герингу, который назвал его ловеласом.

Морис поднял стул, изящно перевернул и сел на него верхом, положив руки на спинку. Посмотрел на нас поверх сложенных рук и, слегка склонив голову, по-дружески улыбнулся.

Однако, каким бы дружелюбным он ни казался, проку от него было не больше, чем от Нордструма. Коммунисты пытались убить Гитлера. Нет, доказательств у него нет. Нет, он не знает, откуда они могли узнать о предстоящей встрече Гитлера в Тиргартене. Да, точно, в понедельник Гуннар Зонтаг был в Мюнхене.

Я напомнил ему, что в Берлине он соврал сержанту Биберкопфу, когда тот спросил его, где тогда находился Зонтаг.

Морис улыбнулся.

— Верно. — Мисс Тернер переводила. — Но это было делом чести. Гуннар не хотел, чтобы в деле фигурировало имя мисс Грин.

— Откуда мне знать, что сейчас вы говорите правду?

Он поднял брови, состроив нарочито невинную мину.

— Зачем мне лгать? Спросите любого. В понедельник Гуннар был здесь.

— Хорошо, господин Морис. Благодарю. Попросите зайти господина Розенберга.

Когда он закрыл за собой дверь, мисс Тернер сказала:

— Они все лгут.

— Возможно. Но я все никак не пойму, почему вы думаете, будто убийца — Зонтаг?

Мисс Тернер нахмурилась.

— Вообще-то я не уверена. Если он звонил ей в воскресенье, значит, в понедельник собирался с ней встретиться. Потом, он говорит, что не любил ее, хотя на самом деле это, совершенно очевидно, не так. Зачем же говорить «нет»?

— А сами-то вы как думаете, почему он это отрицает?

— Так ему, наверно, легче смириться с тем, что он ее убил.

Открылась дверь, и вошел Альфред Розенберг.

Розенберг отличался от остальных. На нем был синий костюм, коричневый жилет, пурпурного цвета рубашка и красный галстук. Он олицетворял взрыв в отделе мужской одежды.

Чисто внешне Розенберг мог сойти за старшего брата Гуннара Зонтага, только был он пониже ростом и не столь привлекательным. Волосы такого же темно-русого цвета и так же гладко зализаны назад, вот только голова покрупнее и черты лица — нос, лоб, скулы — погрубее, как будто с годами они стали мясистее.

Кивнув мне, Розенберг улыбнулся мисс Тернер. Потом повернул стул обратно, поставил его сиденьем к нам и сел, сложив руки на груди, в точности как Зонтаг. Правую ногу он положил на левое колено, выставив напоказ коричневые туфли и белые носки.

Некоторое время он отвечал на мои вопросы почти так же, как и остальные опрашиваемые. Мисс Тернер переводила за нас обоих. Это сделали коммунисты. Грязные свиньи насажали кругом шпионов, не исключено, даже в партии. Да, конечно, Гуннар Зонтаг был в понедельник в Мюнхене. Они вместе обедали в «Тамбози» на Одеонсплац.

Другие свидетели, отвечая на вопросы, общались в основном со мной и почти не обращали внимания на мисс Тернер. Розенберг же меня практически не замечал и обращался только к мисс Тернер. Время от времени он лукаво ей улыбался, как будто знал о ней что-то такое, чего она сама не знала.

— Что вы ели? — спросил я.

— Макароны, — сообщил он мисс Тернер.

— А Зонтаг?

— Рыбу. Семгу.

И снова — без всяких колебаний. От этой рыбы уже тянуло душком.

А может, все не так. Но даже если Зонтаг и Розенберг встретились и заранее сговорились, они все равно говорили неправду.

Разговор стал более увлекательным, когда я спросил у Розенберга адрес Сары Коэн. Он первый раз взглянул прямо на меня. Своими водянисто-серыми глазами.

— Откуда вы знаете про Коэн? — спросил он.

— Какое это имеет значение? Так как насчет адреса, господин Розенберг?

— Зачем вам?

— Чтобы с ней побеседовать.

— Она ничего не знает.

— И тем не менее я должен с ней поговорить. Гесс вас предупредил — Гитлер хочет, чтобы вы оказывали мне всяческое содействие?

Розенберг слегка усмехнулся, словно признавая мою победу, и продиктовал адрес. Я его записал.

— У нее есть телефон? — спросил я.

Он назвал мне и номер телефона.

— Скажите вот еще что, господин Розенберг, — сказал я. — Вы, кажется, не любите евреев.

Он снова одарил мисс Тернер своей лукавой улыбкой.

— Иногда мне нравится, как эти… твари занимаются любовью.

Я спросил у мисс Тернер:

— Он именно так и сказал?

— Нет, — сухо ответила она. — Он сказал «трахаются». — Она не сводила глаз с Розенберга.

Розенберг тоже смотрел ей прямо в лицо. Снова улыбнулся.

— Они как норки, горячие, страстные. И мне нравится их тело. Густые черные волосы. Толстые груди. И соски. Знаете, у них очень толстые соски. — Он поднял правую руку, сжав все пальцы, кроме указательного. Затем прижал к нему большой палец в районе первой и второй фаланг. — Как кончик моего пальца.

— Этот человек отвратителен.

— Ладно, — сказал я мисс Тернер. — Господин Розенберг, накануне встречи Гитлера вы опубликовали статью, в которой подвергли нападкам генерала фон Зеекта и его жену.

Он перестал улыбаться мисс Тернер и повернулся ко мне.

— У него жена еврейка.