Мисс Тернер повернулась к нему, и некоторое время они о чем-то болтали по-немецки.

— Он советует суп с печеночными клецками, — сказала она. — Или свиные ножки с картофельным пюре и салатом.

— На этой неделе я стараюсь не злоупотреблять свиными ножками, — заметил я. — И печеночными клецками тоже.

Тут как раз подошла официантка. И они принялись что-то обсуждать с мисс Тернер, а Геринг время от времени вставлял фразу-другую. Мисс Тернер спросила меня:

— Жареная свинина подойдет?

— Годится.

— Я тоже рискну заказать свинину. И капитан Геринг говорит, что «Савиньон» двадцать первого года, «Сансерр», — единственное вино в меню, которое можно пить.

— Не возражаю.

Она повернулась к официантке и сделала заказ. Когда официантка удалилась, мисс Тернер снова обратилась ко мне:

— Капитан совсем не говорит по-английски. Мне переводить слово в слово?

— Если можно.

— Он спрашивает, вы служили в американской армии?

— Да, — сказал я капитану.

— Ja, — сказала ему мисс Тернер.

Он спросил меня через мисс Тернер:

— В пехоте?

— Да. А вы?

— Сначала в пехоте. И там заслужил «Железный крест». Потом поступил в авиацию и получил орден «За заслуги». Я был настоящим асом. Сбил двадцать два вражеских самолета. Вы слышали о воздушном цирке фон Рихтхофена?

— Разумеется.

Геринг кивнул.

— После фон Рихтхофена я был самым опытным пилотом в авиации. И после его гибели сам стал командиром цирка. Я летал на одном из первых «Фоккеров». Это был биплан с однорядным двигателем от «Мерседеса», с жидкостным охлаждением, шестицилиндровым — развивал до ста шестидесяти лошадиных сил. Я несносный зануда.

— Мисс Тернер, — сказал я.

Она повернулась ко мне с невинным выражением лица — брови вскинуты даже выше очков.

— Да?

— Слово в слово. Без всякого глянца.

— Да, конечно.

Я обратился к Герингу:

— Самолет, похоже, был внушительный.

Геринг ответил:

— Прекрасная машина, правда. Я здорово тоскую по тем временам. Азарт, отвага, чувство локтя.

— Жаль, что война кончилась.

— Мне это переводить? — спросила мисс Тернер.

— Нет. Спросите, сколько лет он уже в партии.

Она спросила.

— С прошлого года, — ответил Геринг. — Стоило мне услышать его выступление, как я понял: только Адольфу Гитлеру суждено спасти Германию.

— Пуци Ганфштенгль сказал, что вы возглавляете спортивный отдел партии.

— Да. Sturmabteilung, штурмовые отряды. Господин Гитлер хотел, чтобы ими командовал опытный военачальник. Мы занимаемся легкой и тяжелой атлетикой.

Я попытался представить себе Геринга, берущего вес, больше его собственного. И не смог.

— Бокс, — продолжал он, — бег, и так далее. Хорошие физические упражнения для молодых партийцев. Так что, когда шайки коммунистов пытаются разогнать наши митинги, а такое случается сплошь и рядом, наши молодцы всегда готовы дать им отпор.

Я спросил:

— Спортсмены-штурмовики носят форму?

Геринг кивнул.

— Форма помогает поддерживать дисциплину и порядок. А также дух. И это важно.

— Да уж.

Вернулась официантка — она принесла еще бутылку вина и два бокала. Поставила все на стол, Геринг разлил вино по бокалам. И поднял свой:

— Доброго здоровья! — провозгласил он.

Мы с ним чокнулись. Все выпили.

— Капитан, — продолжал я, — у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто хотел убить господина Гитлера в Тиргартене?

— Разумеется, — ответил он, — коммунисты.

— Откуда они узнали, что он будет там?

— У них повсюду шпионы.

Я достал список.

— Как утверждает господин Гесс, только указанные здесь люди знали, что господин Гитлер встречался в тот день с генералом фон Зеектом. Расскажите о Фридрихе Нордструме.

— Это мой помощник. Он всецело предан мне и господину Гитлеру.

— Так. А Эмиль Морис?

— Шофер Гитлера. — Геринг улыбнулся. — Именно он основал штурмовые отряды, еще до того, как я стал ими командовать. Он большой ловелас — понимаете, что я имею в виду. Но его преданность вне подозрений.

— Гуннар Зонтаг?

— Помощник Гесса. То же самое.

— Альфред Розенберг?

— То же самое. Вырос в России, когда к власти там пришли большевики, бежал. Несколько простоват, но предан партии душой и телом. — Он снова улыбнулся. — Еще один бабник. — Он наклонился к нам. — А подружка у него — еврейка.

— Я думал, он недолюбливает евреев.

Геринг хмыкнул.

— Для своей пассии он сделал исключение.

— Как ее зовут?

— Коэн. Сара Коэн. Смазливенькая, если вам нравится такой тип. Волосы похожи на черную швабру. — Он ухмыльнулся, сжал правую руку в кулак, выставив только указательный палец, и поднес его к носу. — Типичный еврейский «клюв». Разве я не жирный, отвратительный червяк?

— Мисс Тернер.

— Простите.

Я спросил у Геринга:

— Где она живет?

— У отца в Оберменцинге, по соседству со мной. Но что с того?

— Мне нужно с ней поговорить.

— Розенберг никогда ничего ей не скажет. Она же еврейка.

— Пусть так. И тем не менее мне нужно с ней поговорить.

Геринг пожал плечами.

— Я не знаю адреса. Розенберг может сказать.

Снова подошла официантка с подносом, уставленным блюдами. Геринг заказал сосиски и копченые колбаски.

Остаток вечера, в те минуты, когда он не отправлял себе в рот еду огромными порциями, он развлекал нас рассказами о своих военных подвигах. Быть может, «развлекал» — слишком сильно сказано. Геринг поведал нам во всех подробностях, каким он был замечательным летчиком и славным малым. Мисс Тернер внесла в его повествование изрядно глянца: «Разве я не замечательный?», «Вы видели что-нибудь подобное раньше?», «Отчайтесь, исполины! Взгляните на мой труд, владыки всей земли!»[42]

Сначала это вызывало некоторое недоумение, но потом я позволил ей отвести душу. Без ее пояснений непомерная самовлюбленность Геринга довела бы меня до комы.