Доска дрогнула, начала прогибаться.

Не успел Андрей ужаснуться, как мучительный миг «скольжения» закончился. Под ногами была булыжная мостовая. За спиной стучали подковы. Солнце золотило церковные кресты.

— Не концлагерь, — пробормотал Андрей.

Мариэтта глянула с изумлением:

— А я подвалы Лубянки представляла…

— Поберегись! — лихо заорал кучер.

Отделение «КП-29» шарахнулось на узкий дощатый тротуар. Мимо прокатила коляска с задастым кучером на облучке.

— Москва, как много в этом звуке! — вполголоса продекламировал, озираясь, Генка.

Вокруг действительно была Москва. Андрей даже узнал место — Голицынская больница внешне не слишком изменилась. Разве что асфальта нет. Тянулась Большая Калужская. Узнать трудно: невзрачные домики, что-то казенного вида — похоже на сиротский дом.

Бум-мм! — ударили часы под вензелем. Четверть первого.

— Так, нечего туристами себя чувствовать. Берем след и двигаем.

— Постойте! — шепотом завопил Алексей Валентинович. — Какой след?! Люди же кругом ходят. Нас мигом в участок сволокут. Или к этому, как его, околоточному!

— Коллега Беркут-Томов, вы же наставление по теории читали. Не отложилось? — с интересом спросил Андрей. — Видеть нас видят, но подсознательно избегают. Если заговорим, то ответят и поспешат уйти. К околоточному потащат, только если вздумаем бегать, задирать юбки дамам и требовать немедленно показать, где здесь интернет-кафе.

— Пардон, инстинкт сработал, — отдуваясь, признался Алексей Валентинович.

Инстинкт действительно работал. Было не по себе. Команда осматривалась. Капчага первой стянула с себя куртку:

— Погодка у них здесь ничего.

Потихоньку решились и двинулись по улице.

Мимо прокатила еще одна коляска. Красивая дама, сидящая рядом с ослепительно-белоснежным офицером, глянула поверх голов. Сверкнули шитые погоны и украшения.

— Но это, Николя, лишь entre nous.[8]

— Непременно, Элен, dans le pays du tendre…[9]

Полковник преданно кивал собеседнице, его благообразное лицо казалось вдвое шире из-за пышных бакенбард. Дама томно сжимала запястье кавалера лапками в ажурных перчатках.

— Абздольц, вот это шляпа, — с долей ужаса прошептала Мариэтта.

Дамский головной убор — диковинное сооружение из ткани, лент и перьев — действительно прикрывал половину коляски.

— Учись, это тебе не «гайка» какая-то, — хихикнул Генка.

— К делу. — Андрей раздал листы, поделенные на секторы. Коллеги, отвернувшись друг от друга, принялись определять направление поиска. Получилось. Все отметили запад, только Иванов забрал чуть севернее.

— Двинулись. Смотреть по сторонам разрешается, только чувства меры не теряйте.

Москва производила приятное впечатление. Этакий провинциальный городишко с изобилием церквей и цветущей сирени. Должно быть, по другую сторону реки жизнь выглядела по-настоящему богатой и столичной. С холма был виден Кремль, странно узенькая лента русла, перегороженная переползшими на «новые» места мостами и плотинами. На лугу у Крымского брода паслись коровы.

— Мы даже год не знаем, — сказал Алексей Валентинович, когда миновали тумбообразного городового, неподвижно взирающего куда-то в сторону Пречистенки. — И пустовато как-то. Может, у них мор какой-то?

— Народ спокоен. Вряд ли эпидемия. И потом, Алексей Валентинович, вы поймите — это не совсем Москва. Это город определенной эпохи, созданный через восприятие определенных людей. И нашей Нины Жиловны в том числе. Полагаю, если мы свернем к Хитровке, там будут вши, язвы и тысячи нищих и босяков. Если выйти на бульвары, то увидим изобилие гуляющей благородной публики. Князья, графини, пуделя и прочие рафинированные идиоты.

— Нет, товарищи, давайте Достоевского не будем трогать, — с опаской сказал Алексей Валентинович. — Он мистик. Мало ли…

— Точно, давайте лучше к вокзалу свернем, — предложила Мариэтта. — Я всю жизнь жаждала глянуть, как Анна Каренина под паровоз бухнулась — головой или ногами? Здесь, верняк, каждые пять минут дамы свои любовные страдания радикально уделывают.

— Капчага, отставить циничные предложения. Это не мир литературных героев. Это город — отражение отражений тех великих текстов. Золотая эпоха русской литературы. Многие люди до сих пор на тех примерах свою жизнь выстраивают. Ахают от первого бала Наташи Ростовой, роняют слюни, воображая трапезы с гурьевской кашей, расстегаями и имбирной наливкой.

— Ну и дураки, — брякнула упрямая осквернительница могил. — Все это театральщина. Я честно мучилась, «Войну и мир» читала. Не принял мозжечок. Ни «Войны», ни «Мира». Одно «И» в голове застряло. Видно, убогая я. Или что-то немножко устарело. Это я не про вас, дяденьки, а про литературу.

— Напрасно, душа моя, — неожиданно горячо возразил Алексей Валентинович. — Вот взять тот рассказец, где галушки в сметану плюх-плюх, а потом в рот. Что-то про хуторскую жизнь. Там еще такая Солоха была.

— Солоха — это святое. Галушки — тем более, — согласилась девчонка. — Гениально. Я без шуток. Вот еще про векастое страшилище…

— Капчага! — рявкнул Андрей.

— Молчу. Не подумала.

— А я вообще ничего не помню, — огорченно сказал Генка. — Что-то про душманов, которые нашего в зиндане держали. Он вроде бы ушел от них. А, еще про Фандорина читал.

— Это из другой оперы, — сказал Андрей. — Маня, ты бы другу хоть Гиляровского подсунула, что ли. Все-таки Генка на сегодняшний день москвич. Все, треп прекращаем. Принюхивайтесь, не на прогулку вышли.

Город был хоть и чуть-чуть миражный, но вполне живой. Вкусно пахло калачами. Дамы, барышни и девки попадались вполне ничего себе — даже трудно сказать, какое сословие на вид приятнее. Видимо, кроме великого литературного уровня имелся еще и житейский. По крайней мере, Андрей сомневался, что кто-то из Великих мог придумать столь пронзительную свистульку. Малец, что увязался за фээспешниками, свиристел столь омерзительно, что уши закладывало. Причем ведь знал, нахал, как игрушка действует. Мордаха счастливая. Генка не выдержал, догнал в два прыжка и, схватив за ухо, пообещал свистнуть по другой части тела. Малец не смутился, хохоча и потирая ухо, удрал. Вообще, туземцы своим вниманием Отделение не обходили. Широкоплечий оборванец предложил Генке купить бронзовый кастет. Белокурая дама из-под вуали улыбнулась Андрею. Двое прилизанных приказчиков с амбарными книгами пытались отвесить Мариэтте рискованные комплименты. Рюкзаки и странная одежда пришельцев никого не смущала.

— Может, нам здесь остаться? — предложил Генка. — Построим первую электростанцию, облицуем нормальную набережную, продвинем науку и технику. Если склепать танковую роту — Константинополь и Дарданеллы наши!