Хотя ретроспективно легко понять, почему первая антифранцузская коалиция (1793–1795) потерпела поражение, но тогда проигравшие испытали удивление и горькое разочарование: перевес сил был менее явным, чем в любой другой войне до этого. В конечном счете Французская революция привела к целому ряду отчаянных мер: сначала массовое восстание, затем мобилизация всех захваченных национальных ресурсов для борьбы с многочисленными внешними врагами. Кроме того, как отмечают многие публицисты, в течение двух и даже трех десятилетий, предшествовавших событиям 1789 года, французская армия переживала очень важный период реформирования в плане организации, планирования, применения артиллерии, а также тактики ведения боя. Революция же смела все преграды, возведенные прежним аристократическим обществом на пути к новым идеям, и, когда началась война, дала реформаторам возможность реализовать задуманное. Методы ведения «тотальной войны» для внутреннего фронта и обновленная тактика боя для противостояния внешнему врагу были отражением вырвавшихся наружу французских демагогических сил, тогда как осторожные, нерешительные действия коалиционной армии символизировали привычки старого порядка{196}. Обладая почти 650-тысячной армией (июль 1793), солдаты которой были полны энтузиазма и готовы к рискам, ожидающим их на долгих маршах и при применении агрессивной тактики, французы вскоре наводнили соседние территории. Это означало, что теперь все затраты на содержание этой армады в значительной степени лягут на плечи населения областей за пределами Республики, тем самым ускоряя процесс восстановления французской экономики.

Любое государство, желающее ослабить этот безрассудный экспансионизм, должно было иметь соответствующие средства сдерживания в таком новом для всех военном противостоянии. И эту задачу нельзя было назвать непосильной. Действия французской армии в период командования ею Дюмурье и даже во время более масштабных и тщательно продуманных кампаний Наполеона показали ее недостаточную организованность и подготовленность, а также слабость снабжения и коммуникаций, что открывало перед хорошо подготовленным противником большие преимущества. Но где же было взять такого противника? Дело не только в том, что старые генералы и неповоротливые, перегруженные обозами войска Коалиции были тактически не готовы к столкновению с колоннами французских стрелков. Главной причиной было отсутствие у врагов Франции необходимого политического единства и четкой стратегии. В армии Республики, очевидно, не существовало никакой исключительной политической идеологии по очистке ее рядов от солдат и граждан старого режима; на самом деле многие из них прониклись идеями Революции, и только когда намного позже армия Наполеона от «освобождения» перешла к завоеваниям и грабежам, враг смог использовать патриотизм местного населения, чтобы остановить распространение французской гегемонии.

Более того, в самом начале мало кто из участников Коалиции серьезно относился к французской угрозе. Между союзниками отсутствовало полное согласие относительно целей и стратегии. Они были едины лишь в одном — в желании получить еще больше субсидий от Великобритании. Помимо всего, первые годы революционной войны частично совпали с очередным разделом Польши. Несмотря на свои резкие высказывания в адрес Французской революции, Екатерину II больше интересовал вопрос лишения Польши независимости, чем отправка русских войск в Рейнланд. Это заставило обеспокоенное прусское правительство, разочарованное результатами своих кампаний на западном направлении, перебрасывать все больше и больше войск с Рейна на Вислу, что, в свою очередь, вынуждало Австрию держать 60-тысячную армию у своих северных границ на случай вторжения России и Пруссии на оставшуюся территорию Польши. Когда в 1795 году произошло третье и последнее разделение, стало абсолютно ясно, что Польша была намного более эффективным союзником для Франции в ее «предсмертных муках», чем во времена, когда та была нормально функционирующим государством. К тому времени Пруссия уже заключила мир с Францией и отдала ей левый берег Рейна, оставив Германию в состоянии неустойчивого нейтралитета и таким образом давая возможность французам сосредоточить все свое внимание на других направлениях. Большинство мелких немецких государств последовали за Пруссией. Нидерланды были захвачены и преобразованы в Батавскую республику. Испания, также покинув Коалицию, вновь вернулась к прежним антибританским договоренностям с Францией.

В итоге остались лишь Сардиния-Пьемонт, которая в начале 1796-го была повержена Наполеоном, несчастная Габсбургская империя, потерявшая большую часть Италии и вынужденная подписать Кампо-Формийский мир (октябрь 1797), и Великобритания. Несмотря на желание Питта-младшего, следуя примеру своего отца, остановить французский экспансионизм, британское правительство тоже было не в состоянии вести войну с должной решимостью и следовать четкой стратегии{197}. У экспедиционного корпуса, отправленного во Фландрию и Голландию, под командованием герцога Йоркского в 1793–1795 годах не было ни сил, ни достаточной подготовки для противостояния французской армии, и под конец кампании остатки измученного войска вернулись через Бремен домой. Кроме того, как часто бывало раньше, министры (Дандас и Питт) предпочли «британский метод ведения войны» (колониальные операции, морская блокада и набеги на побережье вражеской территории) крупномасштабным военным действиям на континенте. Учитывая подавляющее превосходство королевского флота и упадок флота французского, такая стратегия выглядела весьма заманчивой. Но потери британской армии в вест-индских операциях 1793–1796 годов, вызванные отчасти различными болезнями, показали, как дорого обошлись Лондону эти стратегические диверсии: 40 тыс. убитых и еще 40 тыс. уволенных из армии из-за непригодности к дальнейшей службе (больше, чем за время войны на Пиренейском полуострове). Затраты казны при этом составили как минимум £16 млн. И вряд ли возросшее доминирование Великобритании на неевропейских театрах военных действий и периферийные кампании в районе Дюнкерка и Тулона компенсировали рост влияния Франции в Европе. Наконец, запрашиваемые Пруссией и Австрией субсидии за продолжение участия их армий в войне выросли до гигантских размеров, и их уже было просто невозможно удовлетворить. Другими словами, британская стратегия была одновременно неэффективной и дорогой, и в 1797 году, когда Банк Англии приостановил платежи монетами, а в Спитхеде и Норе вспыхнули мятежи на кораблях, вся выстроенная система чуть не рухнула. Глядя на проблемы англичан, обессилившие австрийцы пошли на подписание мирного договора и присоединились к государствам, уже признавшим главенство Франции в Западной Европе.

Но если британцы не могли победить Францию, то и революционное правительство, в свою очередь, было неспособно лишить врага господства на море. Первоначальные попытки вторжения в Ирландию и проведение рейдов на западном побережье Англии практически не принесли никаких результатов, хотя виновата тут в большей степени была погода, а не качественная система обороны. Несмотря на страх, временно воцарившийся на острове после приостановки платежей монетами в 1797 году, британская финансовая система оставалась непоколебимой. Вступление в войну Испании и Нидерландов на стороне Франции привело к уничтожению испанского флота у мыса Святого Винсента (февраль 1797) и к сокрушительному удару по голландскому в сражении при Кампердауне (октябрь 1797). Новым союзникам Франции также пришлось потерять большую часть своих колоний на Востоке и в Вест-Индии, а также Коломбо, Малакку, мыс Доброй Надежды, которые стали для Великобритании новыми торговыми рынками и военно-морскими базами. Не желая платить высокую цену за мир, которую французское правительство требовало от англичан, Питт и его соратники-министры решили продолжить борьбу, введя подоходный налог и делая все новые займы для финансирования войны, которая из-за сосредоточения французских войск вдоль материкового побережья Ла-Манша превращалась больше в защиту государственных границ, чем в отстаивание безопасности империи.