Дальше слушать уже не было никакого интереса. Я тихо отступила на пару шагов назад, нарочно стукнула дверью и, стараясь ступать погромче, вошла в комнату. Чуньтао, увидев меня, тут же поднялась, тогда как Яньпин даже не двинулась с места, продолжая сидеть на кане и сосредоточенно лузгать семечки.

Улыбнувшись Чуньтао, я проговорила:

– Можно ли кое о чем спросить барышню Чуньтао?

– Пусть барышня спрашивает, – улыбнулась девушка мне в ответ.

– Ты можешь звать меня просто Жоси? Те, кто зовет друг друга барышнями, отчуждаются друг от друга.

– Тогда и ты зови меня просто Чуньтао, – засмеялась она, и я кивнула.

Мы сели рядышком на краю кана, и я принялась расспрашивать ее: во сколько подъем, когда отдых, на что следует обращать внимание и так далее. Чуньтао была очень разговорчивой. Стоило мне затронуть какую-либо тему, как она тут же принималась трещать без умолку, рассказывая обо всем без разбора. Я внимательно слушала, улыбаясь уголком рта и не обращая внимания на то, что она уже давно отклонилась от сути разговора. От лишних знаний вреда точно не будет.

Мы проболтали, наверное, полдня, пока Яньпин не прервала нашу беседу, нетерпеливо спросив у Чуньтао:

– Ты пойдешь обедать? Опоздаем – и придется доедать то, что осталось после других.

Смущенная Чуньтао поднялась и обратилась ко мне:

– Позже я еще расскажу тебе обо всем, а сейчас пойдем обедать.

Я кивнула и следом за ними вышла из комнаты.

Ночь прошла без приключений. На рассвете, услышав, как Чуньтао поднялась с постели, я завозилась, готовясь последовать ее примеру. Одеваясь, девушка спросила меня:

– Хорошо спалось?

– Прекрасно, – ответила я.

Все еще лежащая на кане Яньпин язвительно усмехнулась и, отбросив одеяло, тоже встала.

Спустившись с кана и обуваясь, я с улыбкой подумала: она поняла, что я солгала. Я привыкла спать в одиночестве, а этой ночью мы лежали на одном кане втроем, и, разумеется, спала плохо. Впрочем, кажется, ей тоже не удалось выспаться сегодня.

Когда я увидела перед собой полный чан одежды высотой с небольшой холм, мне стало дурно. Вот бы сейчас стиральную машину! Я бы отдала все, что у меня есть, не пожалела бы никаких денег ради одной стиральной машинки. Однако сколько ни думай, сколько ни вздыхай, а делать все равно придется все своими руками.

Я внимательно следила за каждым движением девушки, что трудилась рядом, и старалась копировать ее действия: клала стручок мыльного дерева[36], отбивала белье, терла, оттирала пятна, переворачивала, снова отбивала, полоскала, а затем брала следующую вещь и повторяла все с самого начала. Вскоре я поняла, что постепенно замедляюсь и не могу угнаться за соседкой. Глядя на гору одежды, я разозлилась и, стиснув зубы, начала набирать темп.

Когда моя правая рука уставала отбивать белье, я меняла ее на левую, а когда уставала левая, вновь меняла ее на правую. Другие уже закончили работу, а те, кто был побыстрее, и вовсе давно отдыхали. Одна я продолжала трудиться.

Чуньтао подошла ко мне, засучила рукава и присела на корточки, желая помочь, но не успела и рта раскрыть, как Яньпин, посмеиваясь, громко позвала:

– Чуньтао, скорее иди сюда!

Девушка взглянула сперва на меня, затем на машущих ей подруг, виновато улыбнулась мне и, поднявшись на ноги, ушла.

К тому времени, когда я смогла кое-как завершить стирку, уже стемнело. Время ужина давно прошло, поэтому пришлось ходить голодной.

Глядя на свои припухшие, покрасневшие от холода руки, я не удержалась от тяжелого вздоха. Уже через несколько дней кожа больше не будет белой до голубизны, словно драгоценный нефрит, а пальчики станут не такими тонкими и нежными. Достав мазь на основе жира, я принялась втирать ее в свои ладони.

– Как хорошо пахнет, – улыбнулась Чуньтао.

Я тут же протянула ей баночку:

– Хочешь намазать?

Она торопливо зачерпнула немного, поднесла палец к носу, принюхалась и проговорила:

– Очень приятный аромат. Пахнет намного лучше, чем то, что мы обычно используем. Запах чувствуется, но не ударяет в нос.

Увидев, что Яньпин внимательно смотрит на нас, я улыбнулась и спросила:

– Ты тоже хочешь попробовать?

– Мне не нужно, – ответила та, презрительно скривив губы.

Я едва заметно улыбнулась и, оставив без внимания ее тон, убрала мазь.

На другой день пришел Чжан Цяньин, чтобы проверить, как мы работаем. Прохаживаясь, он осматривал белье, что мы выстирали вчера и повесили сушиться. Внезапно он указал на одну из веревок с бельем и холодно поинтересовался:

– Кто это стирал?

Вздохнув, я вышла вперед и, почтительно поклонившись, ответила:

– Это была ваша покорная служанка.

Холодное выражение тут же сошло с лица Чжан Цяньина, и он с улыбкой позволил мне распрямиться:

– Ты впервые выполняешь подобную работу, поэтому в том, что белье не вполне чистое, тебя винить нельзя.

Оглядевшись вокруг, он приказал:

– Яньпин, Ланьхуа и Чжаонань, сегодня вы перестираете это белье.

– Не нужно, я могу сделать это сама, – тут же ответила я.

– Тебе еще нужно закончить с сегодняшним бельем, – с улыбкой возразил Чжан Цяньин. – А они давно привыкли к стирке, так что смогут постирать на несколько вещей больше.

С этими словами он развернулся и ушел.

Яньпин, Ланьхуа и Чжаонань с ненавистью уставились на меня.

– Я сама перестираю, – сказала я, снимая белье.

Метнувшись ко мне, Яньпин свирепо выдернула его у меня из рук и криво усмехнулась:

– Если господин Чжан узнает, что мы натрудили драгоценные руки юной госпожи, нам несдобровать.

Остальные две тоже выхватили у меня одежду и принялись перестирывать ее, не переставая завуалированно ругаться. Я же молча продолжила работу.

Специально выбрал тех троих, с которыми у меня самые плохие отношения. Что же ты задумал, Чжан Цяньин?

Под стук отбиваемого белья пролетело больше месяца с тех пор, как я начала работать в прачечной. И с каждым днем стирала все лучше, платя за это отмороженными руками, а часто и пустым желудком.