и нерома платили дань славянам, а водь не платила, то ее связь с Новгородом носила качественно иной характер[781].

Приведенная мысль Гадзяцкого представляется не достаточно обоснованной. «Се суть инии языци, — сообщает летописец начала XII в., — иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норома (нарова, нерома и т. д. по другим спискам. — А.К.), либь»[782].

Сравним это известие со списком племен «Афетовой части», где сидят «русь, чюдь, и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь»[783].

Из сопоставления ясно, что автор Повести перечислял племена не беспорядочно, а в строгой последовательности. Исходным пунктом для него была русь, за ней в обоих случаях назвала чудь. Соединяя их, летописец действует вполне сознательно: древний союз руси и чуди ему хорошо известен. Затем он, демонстрируя незаурядные познания в географии Северо-Востока, указывает живущие там народности. Закончив перечисление угро-финнов Северо-Востока, автор Повести с не меньшей эрудицией называет балтийские народы. Здесь после корси и перед либью помещена норома (рассказ о данниках). Но в «Афетовой части» ей соответствует летьгола (латгалы). Таким образом, пропадают всякие основания помещать норому в устье р. Нарвы (летописной р. Наровы). Более того, считая норому одним из литовских племен (жемайты), получаем важное указание и на время распространения русской (новгородской и полоцкой) дани на эту территорию — не позднее конца XI в.

Сознательно ли пропустил автор Повести водь, ижору и корелу или включил их в понятие чудь, достоверно решить в настоящее время нет возможности.

Следовательно, никаких сведений об отношениях води с Новгородом извлечь из разобранных известий нельзя. Зато статья 1069, повествующая о нападении води на Новгород, свидетельствует о стремлении последнего распространить свою дань на ядро Водской земли. Сообщение же летописи под 1149 г. о совместном выступлении води и новгородцев против вторгнувшейся еми фиксирует успех новгородской политики. За 80 лет Новгороду удалось включить водь в сферу вассальной зависимости. Думается, что окончательно это произошло вскоре после событий 1069 г.

Однако говорить, что уже тогда Водская земля являлась органической частью Новгородского государства, нет оснований. Впервые в составе «волости новгородской» водь названа в 1270 г. в связи с конфликтом новгородцев с князем Ярославом Ярославичем: «…совокупися в Новъгород вся волость новгородьская, Пльсковичи, Ладожане, Корела, Ижера, Вожане»[784].

Наблюдения над составом «волости Новгородской» — основной государственной территории Новгорода, отраженным в летописях и других источниках, приводят к весьма интересным результатам. Как показали события 1132 и 1136 гг., в первой половине XII в. собственно Новгородскую область — княжение образовывали псковские и ладожско-новгородские земли. В конце этого столетия к ним прибавилась Новоторжская волость. Так, в 1198 г. «ходи князь Ярославъ съ новъгородьци и съ пльсковици и съ новотържьци и съ ладожаны и съ всею областию Новгородьскою къ Полотьску»[785].

В таком же составе выступает Новгородская волость и в походе Всеволода Большое Гнездо на Чернигов в 1207 г.: «Костянтинъ (Всеволодович, новгородский князь. — А.К.) то слышавъ нача совокупляти вои многи: новгородци и псковичи, ладожаны и новоторжци, и поиде скоро со всеми силами, и дожда отца на Москвѣ»[786]. Зато в 1241 г. Александр Невский идет «на нѣмци на город на Копорью, с новгородци, и с ладожаны, и с Корѣлою, и съ Ижеряны»[787]. Правда, Водь в это время, как и Псков, была захвачена немцами. В 1270 г., а судя по договорным грамотам Новгорода с князем Ярославом Ярославичем (1264 и 1266 гг.)[788] и ранее (в 60-х годах), водь, а также ижора и корела уже прочно входили в состав собственно Новгородского государства.

Известны примеры в XII или XIII в., когда водь и корела совместно с новгородцами или самостоятельно, но на стороне Новгорода, участвовали в военных действиях на севере. Однако в этих случаях источники никогда не говорят о «всей силе новгородской» или о «всей волости новгородской». Напротив, употребляя такое выражение (события 1198 и 1207 гг.), летопись ничего не сообщает об интересующих нас племенах. Следовательно, до XIII в. земли води, ижоры и корелы в основную территорию Новгорода не включались и эти племена действовали как вассалы Новгородской республики.

Распространение на земли указанных племен статуса «вся волость новгородская» меняло сложившиеся нормы их отношений с центральной властью. Оно сопровождалось также крещением местного населения. Так, согласно показаниям «Хроники» Генриха Латвийского в 1207 г. христианство было введено в Латгалии[789], а после 1210 г. и в Эстонии (Уганди)[790]. В 1227 г. князь Ярослав Всеволодович «послав, крестити множество корел, мало не все люди»[791]. Вспоминается также ижорский старейшина Пелгуй, нареченный в крещении Филиппом[792].

В этих действиях угадываются звенья одной цепи: стремление Новгорода в обстановке усилившейся экспансии немецких, датских и шведских феодалов в XIII в. укрепить единство с народами-вассалами, разместив на их территории военные гарнизоны и представителей своей администрации. Распространение новгородского государственного аппарата на земли води, Ижоры и корел, видимо, вызвало недовольство некоторой части племенной знати.

Идя на конфликт с этой частью знати[793], новгородское правительство тем не менее хотело привлечь на свою сторону племенную верхушку, предоставив ей права новгородской знати. В источниках второй половины XIII в. этот процесс отмечен включением Водской, Ижорской и Корельской земель в состав «всей волости Новгородской». Тогда же в качестве военно-административных центров упоминаются Копорье и Корела, где располагаются новгородские гарнизоны во главе с воеводами или служилыми князьями. Укрепление административной власти Новгорода сопровождалось ассимиляцией части племенной знати, и в XIV–XV вв. среди новгородского боярства обнаруживаем потомков корельских старейшин — Валитов[794].

Таким образом, первая половина XIІІ в. была временем включения этих земель в собственно Новгородскую «волость». Этот процесс был ускорен угрозой извне.

Все сказанное выше о води в полной мере относится и к ижоре. Причем отсутствие этнонима «ижора» до середины XIII в. в русских источниках не должно смущать исследователя. Для новгородцев водь и ижора были понятиями более территориальными, чем этническими. Археологические и этнографические данные убедительно свидетельствуют, что водь и ижора жили чересполосно по всему южному побережью Финского залива, а водь заселяла также восточный и проникала на западный берег Чудского озера[795].

В нашем распоряжении нет твердых данных о времени проникновения новгородской дани в междуречье рек Луги и Нарвы в их нижнем течении. Но в середине XIII в. Нарва служила рубежом новгородских владений: «…и пришедше новгородци в Новѣгородъ, и покрутившеся идоша за Нарову, и створиша волость ихъ (немцев. — А.К.) пусту»[796]. Однако косвенным путем можно установить последовательную хронологию событий. К