– Да, по крайней мере так было ранее. После смерти старого магистра и избрания нового орден закрылся от внешнего мира. Чем они занимаются сейчас, никому не известно, – задумчиво ответил Велад.

– Зачем искать чистую руну?

Дворф почесал бороду.

– Кажется, они верят, что символ чистой руны откроет миру магию небывалой силы.

Я нахмурилась. Сильная магия, сосредоточенная в руках этих угрюмых людей с картины, не обещала ничего хорошего.

– Но нам не стоит волноваться, ордену не одна сотня лет, и они даже не приблизились к разгадке этой тайны. Скорее, орден – оплот жизни тех, кто тешит свое самолюбие мыслями о причастности к чему-то великому и таинственному.

Мы уже почти покинули галерею, и тут я замерла перед последней картиной. На ней была изображена в полный рост молодая женщина и маленький мальчик, державший ее за руку. В лице малыша угадывались знакомые черты. Я ошибочно предполагала, что Рагонг похож на отца, но сейчас стало ясно, что он – копия матери. Высокая темноволосая женщина с полуулыбкой, выраженными скулами и лучистыми зелеными глазами. Но одного взгляда хватало, чтобы понять, что за красивым лицом скрывался упрямый и стойкий характер.

– Это Элли, – на лице дворфа появилась счастливая улыбка, а глаза наполнила грусть, – урожденная Элеонора Данкера, мать Рагонга и княгиня Кроуги. Я был главным советником ее отца, а потом и мужа. Помню, как она родилась, видел, как она взрослела.

– Как она умерла? – спросила я шепотом, понимая, что этот вопрос принесет ему еще больше печали. Велад все смотрел на картину.

– Элли все любили, она была особенной. И я сейчас не о ее магии, а о внутренней красоте.

Внезапно за спиной раздался голос:

– Мой отец был дворянином из знатного, но разорившегося рода, и это всегда заставляло его чувствовать себя человеком второго сорта. Даже когда он женился на моей матери и стал князем Кроуги.

Рагонг стоял позади нас и тоже разглядывал портрет матери.

– В попытке доказать свое величие он поссорился с одним из старших мужей Монаханы, убил его и посчитал, что теперь никто не посмеет бросить ему вызов. Нет никаких доказательств, но, скорее всего, ее убили спустя пару кругов в отместку отцу. Напали на ее кортеж. В живых не остался никто.

Я не знала, что ответить. Рагонг рассказывал об этом так отстраненно, будто речь шла не о семье, а о каких-то посторонних людях. Стало очевидным, что столь прохладные отношения у них с отцом из-за того, что Рагонг винит его в смерти матери.

– Найдя жену умирающей, отец попытался оживить ее. Он отдал всю свою силу, пытаясь исцелить маму, но это ее не спасло.

Княгиня умерла, князь лишился всей силы – вот так, видимо, престол перешел к их сыну, догадалась я.

– Элли, Элли, – тихо прошептал дворф, качая головой.

Внезапно я кое-что вспомнила: отец сидит в кресле, держа в руках письмо, и точно так же приговаривает: «Элли, Элли». Единственный раз, когда я видела его плачущим.

– Мой отец был знаком с Элеонорой?

Рагонг оторвался от картины и посмотрел на дворфа, давая понять, что из них двоих только Велад знает ответ.

Директор задумался.

– Да. Элли прочили Вильмену Потаве в жены. Она наследница Кроуги, твой отец – наследник Потавы. Но он не был наполненным магией, а правящая династия Кроуги всегда стремится к бракам, в которых больше шансов родиться одаренному наследнику.

Вспомнив наш разговор с Эруаном, я кинула недовольный взгляд на Рагонга. Тот, кажется, его заметил.

– Поговаривают, что Вильмен расстроился, когда Элли была отдана замуж за другого, к тому же сильного мага, – закончил дворф.

– Не знал об этом, – сказал Рагонг. – Вот, пожалуй, еще одна причина для твоего отца невзлюбить магов.

Попрощавшись с директором, мы молча шли по залитому солнцем коридору в неизвестном мне направлении. Рагонг напряженно молчал, будто выжидал, когда я начну беседу. С момента нашей последней встречи тем для обсуждения прибавилось. Например, был ли он до конца откровенен со мной, говоря, что не ждет от нашего брака детей, если я того не пожелаю. Или дальновидно решил, что я как раз та самая, которая сможет родить ему одаренных наследников. Молчание начинало угнетать, и я задала вопрос, который беспокоил меня не меньше.

– Что станет с тем минолцем, его ожидает суд?

– Нет, не ожидает. Он погиб вчера, точнее, был убит.

Я развернулась к мужу в потрясении от новости.

– Это не я его убил, – опередил мой вопрос Рагонг. – Хотя, возможно, и убил бы, но Огар успел перебросить его в Минолу, пообещав вернуть для допроса. Но сегодня утром пришло донесение, что маг погиб при побеге из темницы. Келдрик видел его труп и опознал в нем вчерашнего телепата.

Я остановилась как вкопанная, переваривая эту новость: он умер по моей вине?

– Он умер не из-за тебя, – ответил на мой мысленный вопрос князь.

Я тут же закрыла от него свое сознание. Надо тренироваться усерднее, стоит только отвлечься на что-то, как заслон падает.

Рагонг открыл портал и протянул мне руку.

– Пойдем, хочу показать тебе кое-что.

Мы очутились в тронном зале. Я была здесь, когда Рагонг впервые представлял меня двору. Сейчас он был пуст, только витраж во всю стену за спинками массивных тронов так же, как и в первый раз, отбрасывал затейливые разноцветные блики. Стеклянный потолок, тот самый купол, на котором восседала статуя хрустального орла, открывал вид на голубое небо и пушистые облака.

Рагонг прошел через зал и сел на трон. Рисунок витража за его спиной – царственная птица, летящая над голубыми скалами с белыми шапками снега – засветился ярче. Я замерла от красоты залитой светом мозаики, создававшей иллюзию свечения трона и сидевшего на нем правителя. Вторая часть витража за пустовавшим троном была не такой яркой и не имела разборчивого рисунка, словно фрагменты мозаики намеренно перемешали или стерли.

– Много поколений назад Азе-Эгле в благодарность княжеству построили светлые эльфы. Затем дворец множество раз перестраивался, расширялся. Но тронный зал – центральная часть замка – сохранился в первозданном виде. Витраж не простой. Он меняется, отображая род, черты, намерения своего князя и княгини. Как видишь, я представлен в образе орла, что неудивительно: герб моей семьи – орел с тремя стрелами, мой вулпин – орел. Витраж мамы тоже был орлом, пока она была княгиней Кроуги. Орел – тотем моего рода.

Рагонг сделал небольшую паузу, посмотрел на ту часть мозаики, которая рисунка не имела, и продолжил:

– Мы оба рождены наследниками. Только меня с детства воспитывали с пониманием, что значит быть князем и какую ответственность на меня это возлагает. Тебя же растили несколько иначе. Быть правителем – значит проявлять милосердие, когда не терпится расквитаться с врагом, и наоборот, отвечать жестко там, где хочется закрыть глаза на поступок провинившегося. Маг, который вчера позволил себе влезть в твои мысли, понимал, чем рискует. Разумеется, он надеялся, что это останется незамеченным, но осознавал всю серьезность своего злодеяния.