Дядька сидел, нахохлившись, и внимательно слушал. Не так ему все описывали, совсем не так!

– Раз предупредили, два предупредили… А за третий раз пусть благодарит, что в живых остался. Сторожа при школе мне никак не подчиняются, над ними мой бывший унтер начальствует. Ему что человека прибить, что чихнуть – невелика разница. Выше него же – только благодетель наш, Александр Яковлевич. А как он за своих стоит, я тебе как-то уже рассказывал.

– И что, дура эта малахольная, тоже – его?

– Как договор подписала, так его и стала, со всеми потрохами. И не такая уж и дура, нормальная девка, на язык только бойкая слишком – через то и пострадала.

Осип посидел, угрюмо осмысливая рассказ, и вздохнул, признавая справедливость племянника:

– Твоя правда, Саввушка. Это… Ваньке совсем ничего не полагается? Нет, ну понятно, что надо наказать – так вычел бы, что полагается, а остатнее – ему. Как?

– Вычел?.. Хм! А что, это можно. Только давай-ка вместе посчитаем, а то вдруг что упущу…

Хозяин ненадолго покинул гостя – только для того, чтобы вернуться за стол с помятым листком бумаги в руках и новенькими счетами, еще не успевшими потемнеть и засалиться от частного использования.

– За месяц ему положено двенадцать рублев да трешка на корм для лошади.

Щелк, щелк!

– Итого, значит, пятнадцать рубликов вынь да положь. Правильно, дядя? А вот и неправильно! Меня за такого работничка взяли и оштрафовали, да на двести рублей! Вот и письмецо с этой радостной вестью – возьми, ты ведь грамотен?

Щелк, щелк, щелк!

– Сто восемьдесят пять целковых с меня как с гуся вода. Как?

Поздний гость опять вздохнул и промолчал – такой довод крыть было нечем.

– Вот так-то, дядя. А вы там, поди, думаете – не жизнь у меня, а малина. Сало ем, медом заедаю, а? Эх!

Бутылка опять оказалась в руках у хозяина, наполняя стопки почти до краев. Стопки опустели, мужчины помолчали.

– Говорят, ты в город собрался переезжать?

– Подумываю. Сам знаешь, сколько мне ездить приходится, бывает, и по неделе своих не вижу. А Марыся у меня… поди, знаешь?

– А как же! Бабы уже всем в селе донесли, что она на сносях. Помогло, значит, паломничество по святым местам?

Гость и хозяин дружно перекрестились, причем один вспоминал, сколько денег пришлось отвалить врачам да на лекарства, а второй молча завидовал. Ему побывать в Троице-Сергиевой лавре можно было только в мечтах – а как хотелось!

– Ладно, пойду я.

– Обожди еще немного, дядя. Вот.

Савватей порылся в кармане и отсчитал из мятого вороха ассигнаций засаленную десятку и пятерку вполне приличного вида.

– Видеть его больше не хочу, так и передай.

– Спаси тя Бог, Саввушка.

Оставшись в одиночестве, сельский богатей и меценат бездумно покатал в руке стопку, затем посмотрел на ополовиненную бутыль и равнодушно отвернулся. Подошел к белеющему в сумраке избы конверту и тут же встрепенулся, заметив приметный вензель. Не успел он с хрустом вскрыть толстенную обертку, подкрутить фитиль в керосинке и вчитаться, как неслышной тенью подошла Марыся, тут же положив узкую и прохладную ладонь ему на лоб. Легонько улыбнулась, наблюдая за тем, как неслышно шевелятся губы мужа, дождалась, пока письмо будет отложено в сторону, и вопросительно уставилась в глаза благоверного. Встревожилась непонятно отчего и нерешительно спросила:

– Что-то плохое?

– А? Нет. Уля спит?

– Только легла.

Савватей помолчал, поглядел в темень за окошком, наткнулся на тоскливые глаза кота Васьки, навечно отлученного от теплого дома и мисок со сметаной (зато оставшегося в живых, а мышей в подполе всегда хватало), и едва удержался от того, чтобы не запустить в наглую морду чем-нибудь увесистым. Ишь, на жалость давит, нечисть хвостатая! Вздохнул, положил руку на письмо и тихо сказал:

– Александр Яковлевич пишет, что договорился о хорошем пансионе для Ульянки. Через год или даже раньше. А пока надобно ее к поступлению готовить, науки всякие преподать, рисование, танцы. Жить будет у него в Сестрорецке, обучаться на дому, вместе с дочками его управляющих – привыкать, значит, к господскому обхождению и обществу. Вот так, жена. Будет наша Уля настоящей барышней…

Мужчина положил ладонь на стенку лабиринта и замер, прикрыв глаза. Шершаво-занозистое дерево под рукой, тихий свист ветра, неутомимо протискивающегося сквозь немногочисленные щели в бесконечных рядах трехметровых сосновых плах, липкая слякоть грязи под ногами – и тишина. Вот он потянулся, словно бы нехотя сдвинулся в сторону…

Банг!

А там, где только что располагалась его голова, разлетелись горячие капельки и крошки оранжевого воска.

Дуф-банг!

Так же нехотя и едва заметно шевельнулся палец на спусковом крючке…

Дуф-шлеп!

– Черт!

Под целую канонаду ответных выстрелов Александр резко сорвался с места, оттолкнулся от стены ногой, подлетая вверх, и, зацепившись рукой за верхний срез плахи, в три секунды опустошил барабан за изгиб стены. Короткое стаккато приглушенных хлопков закончилось шумным шлепком чего-то тяжелого о мягкую глинистую почву, а еще – вылетевшим прямо на князя экспедитором. Последним, кто «выжил» из своего звена. И мало того что выжил, так еще и умудрился единым махом выбить револьвер из княжеской руки. Тут же потерял свой, но не растерялся, а от всей души (и дури) саданул любимого командира под сердце. Не попал, но расстраиваться не стал.

– Х-ха!

– Хэк!

И первый, и второй пинок прилетели в равнодушную к таким грубостям стенку, а в третий раз колено экспедитора наткнулось на услужливо подставленную ногу. Вернее даже – на твердый каблук княжеского сапога. Отвратительно твердый!

Дан-н!

Толстая сосновая доска все с тем же равнодушием пережила встречу и с защитной маской на голове человека – а тот, кто организовал такое знакомство, быстрым перекатом дотянулся до отлетевшего револьвера и тут же нажал на спуск.

Клац-клац! Клац.

Почти без паузы щелкнул нож, с легким стуком втыкаясь в сухое дерево чуть поверх маски, а победитель спокойно выпрямился, огляделся и на мгновение замер, прислушиваясь. Откинул барабан на чужом револьвере. Коротко хмыкнул, поглядел на «убитых», уронил оружие обратно в грязь и поинтересовался, одновременно подбирая свой револьвер:

– Степан, тебе для меня уже и пули жалко?

«Труп» немедля ожил и браво отрапортовал, заодно переходя в сидячее положение:

– Никак нет, командир, не жалко. Просто перезаряжаться не стал, думал, так получится.

– Ага, пуля дура, штык молодец – да, Степа?

Это второй «усопший» присоединился к разговору, кое-как встав на карачки и потирая предплечье. Третий же просто перевернулся на бок и, не торопясь отклеиваться от землицы-матушки, философски заметил:

– Только в этот раз у него вместо штыка сапог был.

– Га-га-га!

В