„Клянусь Богом! – вскричал тут судья. – Я сниму головы с вас троих! – Он обратился к первому рыцарю: – Тебя я уже приговорил к смерти. Мое слово – закон. Ты умрешь. – Затем он обратился ко второму рыцарю: – Поскольку ты стал причиной смерти этого человека, то ты тоже будешь казнен. – И наконец он сказал третьему рыцарю: – Ты ослушался моего приказа, поэтому я приговариваю тебя к отсечению головы“. Вот как и вышло. И все трое были казнены.

А слыхал ли ты про Камбиза, царя Персии? Он был пьяницей и к тому же задирой и драчуном. В его владениях жил один помещик, человек порядочный и добродетельный. И вот однажды этот добрый человек сказал царю: „Если господин порочен, то горе ему! Пьянство само по себе – клеймо на имени человека, но это вдвойне истинно, если пьяница – правитель. За ним наблюдает множество людей. Ему не перечесть всех глаз и ушей, что окружают его. А потому, ради бога, прошу вас, сир, пейте умеренно. Вино губит разум. Оно губит и тело“.

„Вот, значит, как ты думаешь? – спросил Камбиз. – А я тебе докажу, что ты неправ. Все ровно наоборот – ты вскоре в этом убедишься. Никакое вино, сколько его ни есть на земле, не навредит моему зрению, моим рукам, моей силе. Ну-ка, гляди“. И он принялся пить, и выпил гораздо больше обычного – наверное, в сто раз больше. А когда он напился в доску, то приказал привести к нему сына того вельможи, что поучал его. Он велел мальчику встать прямо перед ним. Затем он взял лук и стрелу, натянул тетиву до самого уха. И отпустил ее. Разумеется, стрела наповал убила ребенка. „Ну, что? – спросил Камбиз вельможу. – Видишь, какая твердая у меня рука? Разве моя сила иссякла? Или мое зрение ослабло? Или мой разум помутился? Я так не считаю“.

Что мог ответить на это вельможа? Его сын был мертв. Бесполезно было что-то говорить. Так что, друг мой, будь осмотрителен, когда разговариваешь с королями и сильными мира сего. Говори им лишь: „Как вам угодно, сэр“ – или: „Я сделаю для вас все, что могу, сэр“. Это бедняку ты можешь говорить все, что думаешь о нем, о его пороках и недостатках, но не вздумай поносить своего господина. Даже если тебе кажется, что он спешит угодить прямиком в ад, ничего ему не говори.

Вспомни и о другом персидском царе, Кире, который в гневе уничтожил реку Гинд, потому что по пути к Вавилону в ней утонул один из его священных белых коней. Он осушил эту реку, отведя ее воды в разные каналы, так что вскоре женщины могли переходить ее, не замочив края одежды. А что говорил нам мудрый Соломон? „Не дружи с человеком гневливым. Не водись с безумцем. Ты пожалеешь об этом“. Больше я не буду об этом говорить, Томас.

Проглоти же свой гнев. Ты увидишь, что я прям и крепок, как плотничий угольник. Не вонзай дьявольский нож в свое сердце. Твой гнев нанесет непоправимый вред тебе же самому. Ну же, Томас! Теперь исповедуйся передо мной».

«Нет уж, – возразил Томас. – Сегодня утром я уже исповедался перед викарием. Я все ему рассказал. Нет нужды повторять исповедь».

«Ну, так дай мне все равно немного денег. Поделись с нами золотом, чтобы мы построили обитель во славу Господа. Мы, бедные монахи, перебивались с устриц на мидии, пока такие люди, как ты, пили и ели вдоволь. Ты только подумай – сколько нам пришлось выстрадать, чтобы построить эту обитель! Но, видит Бог, мы еще и фундамента не достроили. Пол еще не выложен.

Ни одна черепица не положена. Мы за один только строительный камень должны сорок фунтов. Поверишь ли? Помоги же нам, Томас, во имя Того, Кто сходил во Ад! Иначе нам придется распродавать книги. А если мы не сможем проповедовать, то пострадает целый мир. Отлучить нас от кафедр и молельных крестов – это все равно что отлучить солнце от неба. Я говорю серьезно. Кто еще, кроме нас, умеет так проповедовать и творить благие дела? Мы не новички какие-нибудь. Кармелиты ведь появились при пророке Илии. А он жил ох в какие древние времена! Есть и записи такие, где мы упомянуты. Я взываю к твоей щедрости, Томас! Ради бога, подай милостыню!»

С этими словами монах бухнулся на колени и принялся креститься.

А у Томаса было очень скверное настроение. Он давно понял, что монах этот – просто мешок с дерьмом, врун и лицемер. Кабы не болезнь, кабы у него были силы, он бы просто швырнул попрошайку в очаг.

«Сейчас я могу вам дать, – сказал он, – лишь то, что у меня при себе. Вы ведь сказали, что отныне я тоже послушник в вашей обители?»

«Да, разумеется! Я даже принес тебе письмо от нашего братства. Я собирался отдать его твоей жене на хранение».

«Это очень хорошо. Благодарю вас. Я сделаю пожертвование вашему монастырю, пока я еще жив. Я отдам его прямо вам в руку. Обещаю. Только с одним условием. Вы поклянетесь мне, что каждый из братьев в вашей обители получит равную долю того, что я сейчас вам передам. Поклянитесь мне в этом своим святым братством, без оговорок и без колебания».

«Клянусь, – отозвался монах, – кровью и костями Христовыми. – Он пожал руку Томасу. – Доверься мне».

«Хорошо, – сказал Томас. – А теперь просуньте руку мне под спину. Вон туда. Если вы пошарите у меня за ягодицами, то найдете нечто такое, что я для вас приберег».

«Ага, – подумал монах. – Это мне одному достанется. Это моя добыча!»

И вот он запустил руку под одеяло и стал на ощупь искать задницу больного, думая найти там сокровища. Он просунул пальцы прямо между ягодицами – а вдруг там спрятан сверточек? Когда Томас почувствовал, как его зад ощупывают пальцы монаха, он внезапно громко испустил ветры. Даже ломовая лошадь не могла бы перднуть громче. Даже вол, запряженный в плуг, не мог бы навонять сильнее. Треск раздался страшный.

Брат Джон так опешил, что даже подпрыгнул.

«Ах ты ублюдок! – закричал он. – Ты это нарочно, я знаю! Чтоб тебя! Ты мне заплатишь за такой пердеж, обещаю! Погоди у меня!»

Слуги, услыхав поднявшийся крик, прибежали в комнату и выгнали монаха. Тот убрался из дома с хмурой миной и отправился на поиски своего товарища, который обычно всегда сопровождал его. Он был сейчас похож на больного старого кабана и скрежетал зубами или, скорее, клыками. А потом он направился к деревенскому поместью, где жил всеми уважаемый господин, который иногда у него исповедался. Этот почтенный лорд был, разумеется, владельцем поместья. Он ужинал у себя в зале, когда к нему явился Брат Джон, охваченный неистовой яростью. Монах был так зол, что едва ворочал языком. Наконец из него вырвалось:

«Да пребудет с вами Бог!»

Лорд поднял глаза и тоже приветствовал его.

«Брат Джон, – сказал он, – что с вами такое случилось? Я же вижу – что-то произошло. У вас такой вид, словно вы в лесу целый полк разбойников повстречали. Садитесь же. Расскажите мне все. Если я сумею, то помогу вам».

«Меня оскорбили, – отвечал монах. – Меня унизили. В вашей деревне. Нет на свете такого бедняка, такого смиренного и презираемого человека, который бы не почувствовал себя опозоренным тем обхождением, какое встретил я. Ну вот. Сейчас расскажу. Конечно, я не жалуюсь на то, что обидели лично меня. Я ведь простой монах. Я негодую лишь потому, что этот… этот болван – этот подлец – этот седовласый старый шут – богохульно оскорбил всю мою святую обитель».