Закончив свою маленькую проповедь, монах благословил прихожан и отправился в путь. Но сначала верующие отсыпали ему горсть своих монеток. А уж после этого он пошел дальше. Оставаться тут он не собирался. С ранцем и посохом, заткнутым за пояс, он ходил от дома к дому, выпрашивая хлеба, сыра или зерна. Он везде пялился в окна и совал свой нос в приоткрытые двери. С ним вместе таскался и товарищ, который носил набор табличек и длинное заостренное перо. Он говорил людям, что записывает имена всех, кто подает ему милостыню, чтобы потом за них молиться. «Дайте нам немножко пшеницы, солода или ржи, – канючил он. – Дайте нам ломтик пирога или кусочек сыра. Что ни дадите – все возьмем. Мы не привереды какие-нибудь. Пенни или даже полпенни тоже пригодится. Конечно, нам хотелось бы мяса, если у вас найдется лишний кусочек. Нет? Ну, тогда дайте мне вон то покрывало. Дорогая сестрица, мы уже готовы вписать сюда ваше имя. Как оно пишется? У вас правда не найдется в доме ни кусочка бекона или говядины?» За ними следовал слуга – работник из харчевни, где монахи остановились на постой; он нес мешок. Все, что люди им подавали, слуга складывал в этот заплечный мешок.

Но как только монах-попрошайка покидал округу, он вынимал свои таблички и затирал все написанные имена. Настоящее надувательство с его стороны.

– Все это – ложь! – не выдержал тут Кармелит.

– Тихо! – угомонил его Трактирщик. – Во имя любви к Господу, продолжайте свой рассказ, сэр Пристав. Рассказывайте все до конца. Ничего не пропускайте.

– Я и не собираюсь ничего пропускать, – ответил Пристав. – Уж можете не сомневаться.

Итак, Брат Джон ходил от дома к дому, пока не добрался до того жилища, где его всегда ждало гостеприимство. Он был уверен, что и на сей раз его хорошо там встретят. Но добрый хозяин дома болел. Он лежал на низенькой кровати и даже не мог подняться.

«Господь да пребудет с тобой, – сказал монах. – Здравствуй, Томас. Да вознаградит тебя Господь, друг мой. Я всегда прекрасно обедал за твоим столом. Ты ведь частенько угощал меня, верно?»

Он отложил посох, мешок и шляпу, спихнул кошку с ее любимого стула – и с улыбкой уселся за стол. Он был теперь один. Его помощник вместе со слугой ушли в город, чтобы приготовить в харчевне комнату для ночлега.

«Дорогой мой учитель, – сказал больной, – как вы поживали последнюю неделю или две? Я вас давно не видел».

«Видит Бог, Томас, я тяжко трудился. Трудился ради твоего спасенья. Ты не поверишь – сколько я вознес молитв и за тебя, и за других друзей во Христе! Да вот и сейчас я только что пришел из твоей приходской церкви, где произносил проповедь во время мессы. Не слишком искусную проповедь, зато свою собственную. Не все там было взято из Писания, конечно, потому что мне нравится переиначивать и толковать все на свой лад. Иным людям Святое Писание трудно понять. А чуть-чуть переиначь его – и в самый раз. Знаешь ли, как мы, монахи, говорим? Буква убивает. Я просто убеждал прихожан быть щедрыми и подавать милостыню на благие дела. Кстати, я видел там твою жену. А где она сейчас?»

«Наверно, во дворе за домом. Скоро придет».

И тут вошла добрая жена.

«Приветствую вас, благочестивый брат, – поздоровалась она, – во имя святого Иоанна. Как поживаете?»

Монах учтиво поднялся, крепко ее обнял и поцеловал в губы. Он щебетал, как воробей:

«Я так рад, милая моя, как никогда в жизни. Я весь ваш, весь к вашим услугам. А знаете, сегодня я видел вас в церкви. Никогда не видел женщины прелестнее вас, Бог мне свидетель».

«Увы, добрый брат, и у меня есть недостатки. Я всего лишь слабая женщина. Но благодарю вас за добрые слова. И добро пожаловать!»

«Вы всегда были ко мне добры, – отвечал монах. – Но можно ли заранее попросить у вас прощения? Я хотел бы наедине переговорить с вашим мужем. Вы не могли бы оставить нас ненадолго? Эти приходские священники так нерасторопны и ленивы, когда дело касается их обязанностей, особенно исповеди и отпущения грехов! Вы ведь знаете, я – проповедник. Проповедь – вот мое ремесло. Я весьма сведущ в речениях Петра и Павла. Как и они, я – ловец душ человеческих. Я воздаю должное Иисусу Христу. И распространяю по миру Его слово».

«Ну что ж, тогда, мой добрый сэр, хорошенько выбраните Томаса. Он этого заслуживает. Он вечно злится на меня, как рыжий муравей, хотя я делаю для него все, что могу. Я укрываю его по ночам, согреваю его, хорошенько обнимаю, – но он все равно стонет, будто старый хряк в нашем стойле. Я не вижу от него никакой радости. Никакого удовольствия нет от житья с ним!»

«Эх, Томас, Томас, – сказал Брат Джон. – Послушай-ка меня. С этим нельзя мириться. Это, видать, происки самого дьявола. Ведь Господь запретил нам гневаться, ибо это грех. Мне нужно поговорить с тобой об этом».

«Сейчас я оставлю вас наедине, – сказала хозяйка дома, – но сначала скажите мне, дорогой брат: чего бы вам хотелось на ужин? Вы пока беседуйте, а я стряпать буду».

«О, добрая женщина, мои желания очень скромны. Быть может, кусочек куриной печенки да ломтик белого хлеба. Ну, разве что еще свиную голову? Нет, конечно, ради меня не забивайте свинью. Это было бы грешно. Но если свиная голова найдется, то и хорошо. Вы ведь знаете, аппетит у меня скромный. Библия – вот моя главная пища. Я так привык к умерщвлению плоти и покаянию, что аппетита у меня почти что и нет. – Он возвел глаза к небесам. – Не сердитесь на меня, добрая женщина. Я ведь полностью вам доверяюсь. Я обнажаю перед вами свою душу. Сейчас такие времена, что мало кому из людей можно открываться».

«И вот последнее, что я хотела рассказать вам, – ответила хозяйка монаху. – Две недели назад, как раз после того, как вы уехали из города, умер мой ребенок».

«О, я знал это! Его смерть являлась мне в видении! Я лежал у себя в келье, когда увидел перед собой вашего малыша. Наверное, еще и часа не прошло, как он скончался. Да поможет мне Бог, я видел, как он возносится на небо! Наш ризничий и лазаретный брат тоже его видели – да, а они в монахах ходят уже пять десятков лет, а то и дольше! Они уже достигли возраста, когда им позволено ходить по миру в одиночку, да благословит их Бог. И как только я увидал ваше дитя, сподобившееся блаженства, я поднялся с постели. По моим щекам лились слезы. Господи! Глаза мои превратились в водосточные трубы. Вместе со мной из келий вышли все остальные братья, хоть и не было ни колоколов, ни какого другого шума, и мы отправились в часовню и запели там Te Deum. А потом я помолился Христу, благодаря Его за откровение, явленное мне. Поверьте мне, вы, добрая жена, и муж, когда я говорю вам, что молитвы монахов и вправду творят чудеса. Мы знаем об учении Христа куда больше любого мирянина, включая и королей. Мы живем в бедности и воздержании. Это вы, миряне, погрязаете в роскоши и расточительстве. Вы любите мясо, вино и все грязные плотские искушения. Мы же, монахи, презираем земные радости».

Тут хозяйка вышла из комнаты и отправилась готовить для гостя свиную голову.

«А знаешь ли ты, Томас, – продолжал монах тем же ровным тоном, – разницу между бедняком Лазарем и богачом Крезом? Один из них плохо кончил. И кто – как ты думаешь? Те, кто желает молиться, должны поститься и хранить себя в чистоте; они должны обуздывать плоть и прислушиваться к душе. Мы следуем учению апостолов. Мы довольствуемся остатками еды и лохмотьями вместо одежды. А потому наше покаяние и воздержание окрыляет наши молитвы. И они воспаряют прямо к Христу, на небеса.