Хейзел дала ему еще одну свечу.

– За второго немца.

Он чиркнул еще одной спичкой, поджег свечу и поставил ее рядом с первой. От пламени начала подниматься тонкая струйка дыма, напоминающая душу, которая стремится на небеса.

Свечи поплыли у Джеймса перед глазами: море колышущихся золотых огней в окружении красного света.

– За третьего немца.

Он смахнул слезы со щеки и взял следующую спичку мокрыми пальцами. Она не загорелась, и ему пришлось достать из коробка еще одну. Наконец, Джеймс зажег третью свечу и поставил ее к остальным.

Затем, он зажег четвертую и пятую. По одной свече за каждую жизнь. Скоро, весь ряд на стойке заполнился мерцающими огнями. Джеймс смотрел на свои руки, чиркающие спичкой, и вспоминал: эти же руки спускали курок. Он знал, что по его лицу текут слезы, а из груди вырываются хриплые всхлипы. Хейзел все видела, но это было не важно. В тот момент ничего не имело значения. Он сам не имел значения.

Джеймс закрыл глаза руками.

– Их будет больше, – прошептал он. – Прежде, чем все закончится. Если я выживу и вернусь домой, сколько еще свечей мне придется зажечь?

Хейзел забрала у него коробок со спичками и зажгла последнюю свечу. Осторожно убрав его ладони от лица, она вложила свечу ему в руку.

– За шестого немца.

Джеймс смотрел на мерцающие огоньки. Из-за медленных потоков воздуха, пламя свечей склонялось то влево, то вправо. Изящно, как стая скворцов в полете.

Бедные смертные. Я им сочувствую. Тот вечер в Париже невозможно было бы описать в его полном великолепии, даже за сотни лет. И это всего лишь одна из их ночей. Люди складывают ее в копилку воспоминаний, к тысячам таких же ночей, а наутро снова встают и надевают ботинки. Надо отдать им должное. У них хватает смелости, чтобы жить дальше.

Возьмем, к примеру, поцелуй…

Но подождите, я забегаю вперед.

С помощью карты, Хейзел умудрилась провести Джеймса по всем достопримечательностям города. Наконец, они добрались до Буйон Шартье – ресторана, который посоветовала тетя Колетт. Красные скатерти, теплый свет, вкусная еда, никаких требований к клиентам насчет их королевского происхождения и вежливое терпение по отношению к les anglais. Официант усадил их за угловой столик на втором этаже и предусмотрительно оставил пару наедине. Мне редко приходится вмешиваться в работу французских официантов. Это мои люди.

Хейзел придвинулась как можно ближе к Джеймсу, и у него не осталось выбора, кроме как положить руку ей на плечо. Не то чтобы он возражал.

– Это был не ты, – сказала она. – Ты повинен в смерти этих солдат не больше, чем я.

Джеймс не мог поверить в происходящее. Еще вчера он замерзал в траншеях, а сегодня уже сидит в теплом парижском ресторане с самой доброй и милой девушкой на свете, льющей исцеляющий бальзам на его раны.

– Мир сошел с ума, – сказала Хейзел. – Как будто народы Европы это… я не знаю… львы или драконы. Дикие звери с жестокими намерениями. Дело не в тебе и не во мне. Это дракон, сцепившийся с другими драконами в кровавом бою. Все, что нам остается – это наблюдать со стороны и стараться не сгореть в их пламени.

– Я не просто наблюдаю, – сказал он.

– Это не очень хорошая аналогия, – признала Хейзел. – Мне никогда не удавались метафоры, – она задумчиво постучала пальцем по подбородку. – Ты, эм, ты – драконий коготь. И тебе приходится им быть, потому что за отказ быть когтем, они бросят тебя в тюрьму… – девушка вздохнула. – Может, тебе больше подходит быть огнедышащей ноздрей? Все, я сдаюсь. В любом случае это не твоя вина.

– Ноздря, – повторил Джеймс. – Меня обзывали и похуже.

– Если бы ты был ноздрей, – сказала она, – дракон получился бы довольно устрашающий.

– И довольно раздражающий?

Она посмотрел на него с укоризной.

– Ты знаешь, что у тебя ужасные шутки?

Он кивнул.

– Только такие меня и веселят.

Она засмеялась.

– Меня тоже.

Джеймсу захотелось обнять ее и никогда не отпускать.

Вдруг его внимание привлекла влюбленная пара. Они целовались прямо за своим столиком, словно их никто не видел. Джеймс сглотнул.

– Ты говоришь совсем как военные священники, – сказал он. – «Это не ты. Не принимай это близко к сердцу». Нужно быть чудовищем, чтобы не принимать это близко к сердцу. Но на войне ты и становишься чудовищем: тем, кто смеется над мертвыми. Или просто не выживешь.

Хейзел взяла его лицо в свои руки. Он побрился специально ради нее, и ей до смерти хотелось коснуться его щек, еще с тех пор, как они встретились на станции.

– Тогда будь чудовищем, – сказала она. – Ты должен выжить и вернуться ко мне.

Он взял ее за руки и поцеловал каждую ладонь.

– Хейзел Виндикотт, если после войны от меня хоть что-то останется – я обязательно найду путь обратно к тебе.

Слова, которых Хейзел так ждала и так опасалась, прозвучали настолько естественно, что она сама не поняла, почему раньше они казались пугающими. Они были правдивыми, но правды не стоит бояться.

– Ты должен вернуться, – сказала она. – Ты знаешь, что я тебя люблю?

Джеймсу показалось, что все его тяготы исчезли в один миг. Он знал. Так вот каково это: быть любимым.

– Я тоже тебя люблю.

Невозможно предсказать, что произошло бы дальше, если бы перед ними не появился официант с двумя тарелками томленой утки и картофелем. Первое блюдо. Официант выждал несколько секунд, убедившись, что все важные слова были сказаны, и когда возникла неловкая пауза, он заполнил ее. От природы у французов глубокое понимание любви, но еще лучше они понимают еду и точно знают, когда она должна быть съедена, а именно, в тот же момент, как будет готова, и ни минутой позже.

Смущенные Джеймс и Хейзел радостно приветствовали еду, как способ занять себя чем-то помимо разговоров, после той лавины, что они обрушили друг на друга.

Что касается меня, то я совсем расклеилась. Мне пришлось позаимствовать со стола салфетку, чтобы вытереть глаза. С самого начала я знала, что эти двое должны быть вместе, но от этого их признание не стало менее чудесным.

Пусть человечество развязывает свои ужасные войны, пусть разрушения и смерть сметают все на своем пути, пусть бушует чума, но я всегда буду здесь. Я буду делать свою работу, скрепляя людей узами любви.

– Я так больше не могу, – бушует Арес. – Если этот парень не поцелует эту девушку прямо сейчас, я…

– Что, Арес? – спрашивает Аид.