Сначала Виталий Евгеньевич не мог вымолвить ни слова от страха — одного из исполнителей акции с ложной инкассацией убили! Чего уж тут лицемерить, убрали Федора Ивановича — и концы в воду, а теперь остался он — Жамин! Не придут ли и за его жизнью, чтобы окончательно скрыть все там, куда никому уже не добраться?

Но по здравому размышлению он решил, что ему не зря велели ссылаться и сваливать все на Федюнина — видно, судьба бывшего милиционера уже была предопределена и его принесли в жертву, дабы сохранить более тяжелую фиругу: самого банкира. Однако тут же Виталий Евгеньевич снова поскучнел — уж коли так, то, следовательно, вновь рассчитывают воспользоваться услугами его, Виталия Евгеньевича? По расчетам зятя, это должно случиться не раньше чем через полгода, но кто знает этих друзей: есть ли в запасе шесть месяцев у Виталия Евгеньевича? В любом случае месяц-другой есть, а за шестьдесят дней толковый человек успеет многое. Бог вообще сотворил мир за неделю! Пусть он не Бог, однако просто обязан сотворить свой новый мир в самые сжатые сроки.

Вновь ожив, словно его сбрызнули живой водой, Жамин пробежался пальцами по клавишам селектора и, немного задержавшись на одной, решительно нажал ее.

— Я слушаю, Виталий Евгеньевич, — откликнулся приятный девичий голос.

— Людочка, зайдите ко мне, — приказал банкир и тут же дал распоряжение секретарше никого к нему не пускать и ни с кем не соединять, пока он будет работать с Людмилой Ивановной Цветковой над очень важными бумагами.

Встретив девушку у дверей кабинета, он тут же запер их на ключ и, проводив Людмилу к столу, усадил ее в кресло.

— Знаете, что случилось? — трагическим шепотом спросил ее Жамин, нервно расхаживая по кабинету и тиская одну в другой потные ладони.

— Что вы имеете в виду, Виталий Евгеньевич? — осторожно спросила она.

— Что? — он на секунду приостановился. — Лже-инкассаторы обобрали казино «Бон Шанс», а мы с вами оказались замешаны в этом.

— Боже! — она прижала ладони к щекам.

— Мало того, — подходя ближе к ней, зловеще продолжил Жамин, — вчера покончил с собой начальник смены инкассаторов нашего банка Федюнин. Он застрелился!

Людмила сжалась в кресле и потрясенно молчала. Ей стало страшно. Господи, что же теперь будет, неужели ее выгонят с работы? А новую найти не так просто, да и кто, в каком банке захочет взять ее после такого дела?

Всю жизнь ее семья едва сводила концы с концами, братья и сестры ходили в обносках друг друга, донашивая ботинки со сбитыми носами и вылинявшие от стирки рубашки и платьица, играли не в новые, а оставшиеся от старших игрушки, а отец с матерью выбивались из сил, чтобы напоить, накормить, выучить и хоть как-то поставить на ноги многочисленное семейство — наверное, не зря с иронией утверждают, что многодетность — это первый признак непреходящей нищеты? Может быть, в других странах это и не так, но только не в нашей.

И вот она наконец чего-то достигла, претворились в жизнь мечты о приличных туфлях, хороших зимних сапогах, модных платьях, и теперь все может рухнуть в одночасье? Только померещился призрак сытой, обеспеченной жизни, а волею судеб придется вернуться к вечной задавленности? Как закаменеет лицо отца, когда он узнает об этом, а мать, наверняка, зайдется в истерике — ведь за старшей, потерявшей работу, у нее на руках еще четверо!.. Жамин неслышными шагами ходил за ее спиной, жадно впиваясь взглядом в тонкую девичью шею с нежными завитками волос, похотливо поглядывал на неприкрытые юбкой колени и бурно вздымавшуюся от волнения грудь, туго обтянутую узкой модной кофточкой. Как ему хотелось обладать всем этим! Вдруг сейчас настал как раз тот момент, когда он сможет это сделать, если подойдет к ней с умом и выступит в роли спасителя? Девка — дура, но хороша! Попробовать? В конце концов, чем он рискует? Получить от нее по морде? Да решится ли она на это в такой ситуации?

— Я не знаю, что будет с вами, — тяжело дыша, Виталий Егвеньвич остановился за спинкой кресла, в котором сидела Людмила, и чуть наклонился к ней. — Понимаете?

Как бы дружески он положил пухлую руку на ее хрупкое плечо, и она схватила ее, как спасательный круг, подняв на банкира полные слез глаза:

— Виталий Евгеньевич, миленький, я же ни в чем не виновата, вы прекрасно знаете! Помогите, родненький! Куда же я…

Не слушая ее, Жабин легонько сдвинул руку чуть выше, и стал, как ребенка, гладить Людмилу по голове, словно успокаивая, а она всхлипывала и слезы градом катились по ее пунцовым щекам.

— Я помогу, непременно помогу, — как в бреду шептал Виталий Евгеньевич, опуская руку ниже и жадно лаская шею девушки, перебирая пальцами завитки тонких волос, трогая нежную мочку уха с маленькой сережкой-жемчужинкой.

Осмелев, он положил ей на плечо другую руку и потихоньку сдвинул ее к упругой груди. В ушах у него шумело от тока крови — наверное, опять поднялось давление, — во рту стало сухо и возникло непреодолимое желание обладать ею: прямо сейчас, здесь, в кабинете, наплевав на все!

— Ох, не надо, — слабо простонала Людмила, не решаясь остановить его, а он распалялся все больше и больше.

— Ну что вы, Виталий Евгеньевич! — она попыталась сдвинуть его ладонь со своей груди, но он, сделав вид, что поддался, добрался до выреза кофты и, уже вполне откровенно сопя от возбуждения, начал лезть под бюстгальтер, добираясь до соска.

Наклонившись, он стал покрывать поцелуями ее шею и щеку, как безумный шепча:

— Помогу, непременно помогу…

Преодолев еще одну попытку сопротивления, он сжал в ладони ее голую грудь и начал легонько массировать сосок между пальцами. Людмила закрыла глаза и словно закаменела, не отвечая на его грубые ласки, но и не отвергая их.

«Может быть, такова плата за благополучие?» — мелькнуло в ее горевшей голове.

— Я всегда… Давно, — запрокидывая ее голову и жадным поцелуем впиваясь в пухлые губы, шептал Жамин, свободной рукой расстегивая брюки, чтобы выпустить на волю давно перевозбужденную плоть.

— Озолочу… — оторвавшись от ее губ, прохрипел он. — Увезу за границу… Все дам…

Он немного развернул кресло, и зажмурившаяся от невозможности сопротивляться Людмила вдруг почувствовала, как к ее разгоряченной щеке прикоснулось что-то липкое, влажное, а жесткие пухлые пальцы схватили ее за подбородок, стремясь продвинуть это ближе к ее губам.

— Ну же, ну… Миленькая, — с присвистом дыша, шептал Жамин.

Собрав последние силы, она закрыла лицо руками и отвернулась, глухо воскликнув:

— Нет! Не надо сейчас, здесь… Я на все согласна, только не надо сейчас, здесь! Виталий Евгеньевич, миленький, не надо здесь! Я тут не смогу. Лучше вечером, мы договоримся с вами, я не обману.

За ее спиной Жамин стонал от страсти, зажимая руками извергающую семя плоть. Наконец он догадался вытащить носовой платок и, сделав из него подобие тампона, застегнул брюки. Проклятая тварь! Она еще смеет упрямиться?!