– Как?

– А так: цыпа-цыпа! – шоколадный юношасделал приманивающее движение пальцем.

Стул послушно подлетел ближе к окну. Вследующую секунду Ромасюсик повис на его ножке, обхватив ее руками. Меф снекоторым колебанием прыгнул следом за ним. Оказавшись на сидении животом, онпрокрутился с ним вместе и, наступив на пальцы ойкнувшему Ромасюсику, сел. Отдвойной тяжести стул нырнул вниз. Решив, что они падают, Меф в панике вцепилсяв спинку. Однако в этот момент стул выправился и неторопливо полетел междудомами.

Когда Буслаев оглянулся, его собственноеосвещенное окно было не крупнее почтовой марки.

* * *

Летели они не так уж и долго. Минуя центр, офисныйстул скользил на высоте примерно двадцатого этажа над северными районамиМосквы. Извилисто пересекаясь, змейки освещенных фонарями улиц сползались кВолоколамскому и Ленинградскому шоссе, впадая в них, как мелкие реки в большую.

Порывы ветра, налетая, раскачивали стул,имевший, с точки зрения Мефа, далеко не идеальную аэродинамику. Каким образомРомасюсик управлял стулом, болтаясь снизу, Буслаев так и не разобрался. Но,видимо, как-то управлял.

– А почему стул летит?

Вопрос был что называется не в бровь, а вглаз. Шоколадный юноша впервые задумался почему, и стул, ощутив его сомнение,сразу стал вздрагивать и провисать в воздухе.

– Э-э! – сказал Ромасюсик. – Тутштука сложная. Я особо не вникал. Главное верить, что он летит, потому что кактолько перестаешь верить, он вообще-то падает!

После этого Меф вопросов больше не задавал,только с любопытством вертелся, изредка случайно наступая на Ромасюсика. Когдаон ставил ноги ему на пальцы или плечо, шоколадный юноша горестно охал, а когдана голову, сердился и требовал немедленно убрать копыта.

Наконец офисный стул пошел на снижение. Когдаон опустился, Ромасюсик засунул его подальше за гаражи, чтобы не стащили, изакидал влажными картонками и гнилыми досками. Мефу стало понятно, почему унового на вид стула был такой несвежий запах.

– Чтоб не сперли! Знаю я этих дачников! –пояснил Ромасюсик. – Дальше топаем он фут!

Ощутив сырость, Меф уставился на свои ноги.Только сейчас он сообразил, что не догадался обуться и скакнул на стул в однихносках. Ромасюсик ухмыльнулся. Как летевший внизу, он заметил это гораздораньше.

– А почему не через окно? – спросил Меф.

– Через виндоуз выйдет себе дороже. Видишь ли,Прашечку охраняют, хотя охрана абсолютно неназойлива. Пора назойливых дуболомовминовала. Теперь охранников вообще не увидишь. Я, например, их вообще незамечаю, хотя точно знаю, что они существуют.

Дом оказался обычной шестнадцатиэтажкой, какихмного на севере Москвы. Подъезд был чистый, с цветами и пожилой, но активнойконсьержкой внизу, которая переспрашивала у каждого гостя по семь раз его имя,точно надеялась, что он запутается в показаниях.

С Ромасюсиком примерно так все и вышло. Всесемь раз он представился разными именами деятелей науки и культуры, но врезультате все равно был впущен со статусом надоевшего клоуна. Мефу же непришлось представиться ни разу: Ромасюсик так трещал, что совершенно затмил егоприсутствие.

Шагнув в лифт, Ромасюсик ткнул пальцем вкнопку четырнадцатого этажа.

– Даже не тринадцатый! – сказалон. – Скучно, фрэнды! Стоило ли выдумывать дурные приметы, чтобы самим жепотом нарушать всю эту бодягу?.. И вообще это уже третья съемная квартира запоследние полгода! Мы живем тут только неделю. Поэтому старая аркебуза меня ине узнала!..

– А старые квартиры чем не понравились? –спросил Меф.

– Ну почему не понравились? Просто таксовпало. В прошлой случился пожар. В позапрошлой… ты не читаешь криминальнойхроники?

– Нет.

Ромасюсик с облегчением кивнул.

– Тогда ничего не случилось. Просто Прашечкенемного не понравилась хозяйка. Согласись, что являться два раза в неделюпересчитывать стулья и ложки – скволыжничество.

Когда лифт остановился на площадке, Ромасюсикизвлек ключ, с невероятными ужимками засунул его в скважину и два разапровернул. Дверь открылась в полнейшую темноту. Мрак за порогом был такимгустым, вязким и плотным, что, казалось, можно резать его ножом и раскладыватьпо тарелкам, как дрожащий холодец.

Ромасюсик сразу перешагнул порог и исчез, Мефже остановился.

– Слушай, а может, она уже спит? – спросилон нерешительно.

– Кто спит? Праша?.. В ночь своегорождения? – удивились из темноты.

Меф перешагнул порог и провалился во мрак.Теперь он не видел даже того, что происходит на площадке, хотя точно знал, чтопрошел не больше метра и двери за собой не закрывал.

«Не нравится мне всё это!» – подумал он иокликнул Ромасюсика.

Тот велел подождать, сказав, что забыл, гдевыключатель, и куда-то сгинул, не оставив на память о себе даже марципановогоногтя. Буслаев постоял минуту-другую, снова позвал его, но так и не получилответа.

Меф окончательно решил, что квартира ему ненравится, и пошел вперед, шаря перед собой руками и пытаясь определить, гдестена. К его острому изумлению, стены не оказалось ни через двадцать шагов, ничерез пятьдесят. Меф ничего не понимал. Заурядная панельная шестнадцатиэтажкараздвинулась в дурную бесконечность. Под конец Буслаев перешел на бег.

Под ногами что-то хлюпало. Мрак дышалхризантемами и еловыми венками. Наклонившись, Буслаев сорвал пучок травы,который здесь, на четырнадцатом этаже, представлялся совсем неуместным. «Бред!»– подумал Меф.

Сделав еще несколько шагов, Буслаев отшиб обочто-то пальцы, споткнулся и упал вперед, выставив руки. Ладони смягчилипадение, но щека все равно коснулась чего-то холодного, плоского.

«Мраморная плита!» – Меф пальцем проследилвыбитые на мраморе буквы и понял, что на надгробии написана его фамилия. Противволи ужас стал заползать ему в горло, быстро работая там крысиными лапками.

– Достали! Как мне всё это надоело! –крикнул Буслаев сипло. – Где тут эта ваша Прасковья?

Едва он произнес имя, как всё изменилось.Плита исчезла вместе с запахом хризантем и еловыми венками. Во мраке нашариласьмохнатая шуба на вешалке. Она протянула рукав и, коснувшись щеки Буслаева,показала ему, в какую сторону идти. Шага через два в бедро Мефу врезался столикс телефоном, а сразу над ним обнаружился и выключатель.

Щелк!