Мариус меня не слушал. Мой рот вновь оказался прижатым кокровавленной ране, кровь помчалась еще быстрее. Я почувствовала, как легкиенаполняются воздухом. Я ощущала все свое тело – совершенно здоровое, оно большене нуждалось в поддержке. Кровь освещала меня изнутри, как свет, она воспламеняламое сердце.

Я открыла глаза. И увидела лицо Мариуса, его золотые ресницыи ярко-голубые глаза. Длинные, разделенные на пробор волосы падали на плечи. Онбыл лишен возраста; он был богом.

«Защити ее!» – крикнула я, указывая рукой на царицу.

Завеса, всю жизнь висевшая между мной и окружающим миром,наконец исчезла; каждая вещь обрела истинный цвет, настоящую форму, светиласьсмыслом; царица смотрела прямо перед собой, недвижимая, как и царь. Ничто живоене могло бы намеренно изобразить столь полный покой. Я слышала, как с цветовкапает вода. О мраморный пол ударялись крошечные капельки… упал лист. Яповернулась и увидела, что он, крошечный листок, свернулся и катится по камням.Я слышала дуновение ветра под золотым пологом на потолке. Лампы пели мне песнюязыками пламени.

Мир был соткан из песни, песни-гобелена. Заблестеларазноцветная мозаика, но куда-то исчезла ее форма и даже узор. Стены растаяли воблаке цветного манящего тумана, в котором мы могли бродить целую вечность.

И она… Царица Небесная, правящая всем этим с высоты своегонепоколебимо неподвижного величия.

Исполнились все самые страстные желания моего детскогосердца.

«Она живая, она настоящая, она правит землей и Небесами!»

Царь и царица. Они не шелохнулись. Ничто не отражалось в ихглазах. Они на нас не смотрели. И не смотрели на обгоревшее существо,постепенно приближающееся к их трону.

Руки царской четы были унизаны множеством браслетов сзамысловатыми надписями. Ладони лежали на бедрах. Привычная поза многихегипетских статуй. Но никакая статуя не могла с ними сравниться.

«Корона, ей нужна корона», – сказала я и с поразившейменя саму энергией направилась в ее сторону.

Мариус взял меня за руку. Он пристально наблюдал запродвижением обгорелого существа.

«Она существует с тех времен, когда никаких корон небыло, – сказал Мариус, – они для нее ничего не значат».

Сама эта мысль брызнула мне на язык, как сладкий виноград.Конечно, она существует с более ранних времен. Во сне она не носила корону. Ейничто не угрожает. Мариус охраняет ее безопасность.

«Моя царица, – сказал Мариус за моей спиной. – Ктебе пришел проситель. Акбар с Востока. Он желает испить царской крови. Каковатвоя воля, Мать?»

Какой у него спокойный голос! Он ничего не боится.

«Мать Изида, позволь мне испить!» – вскричало обгорелоесущество.

Оно поднялось, воздело руки и вызвало новое видение танца изсвоей прежней жизни. На поясе у него висела связка черепов. На шее – ожерельеиз почерневших человеческих пальцев! И другое – из черных человеческих ушей!Мерзко и отвратительно, но он, похоже, находил это соблазнительным и эффектным.Внезапно образ исчез. Бог из далеких земель упал на колени.

«Я служу тебе, и всегда служил! Согласно приказу, я убивалтолько злодеев. Я никогда не отходил от истинного культа!»

Каким хрупким и жалким выглядел этот проситель, какимотвратительным – казалось, его теперь так легко убрать с ее глаз! Я посмотрелана царя Озириса, такого же далекого и безразличного, как и сама царица.

«Мариус, – задала я вопрос, – а где же кукурузадля Озириса? Разве ему не нужна кукуруза? Он же бог кукурузы!»

Меня преследовали видения наших процессий в Риме, поющиелюди, приносящие дары.

«Нет, ему не нужна кукуруза», – ответил Мариус иположил руку мне на плечо.

«Они настоящие, они существуют! – кричала я. – Всенастоящее! Все изменилось! Все искуплено!»

Обгоревший повернулся и сверкнул на меня глазами. Но ялишилась способности рассуждать. Он вновь обратил взор к царице и потянулся кее ноге.

Как сверкнули на свету ногти и золотистая плоть под ними! Ноона словно окаменела, равно как и царь без короны, и на первый взгляд не имелани возможности вынести суждение, ни сил.

Внезапно существо подскочило и попыталось ухватить царицу зашею!

Я закричала:

«Бесстыдный, презренный!»

Застывшая правая рука царицы немедленно поднялась, ее ладоньобхватила обгорелый череп и раздавила его, чудовище испустило последний вопль омилосердии, но на одежды царицы уже хлынула кровь. Она подхватила падающее телои подбросила его в воздух, отчего все его конечности оторвались и попадали напол, как деревяшки.

Порыв ветра смел в кучу останки, а тем временем с трехногойподставки упала лампа, пролив на них горящее масло.

«Смотри, сердце, – сказала я. – Мне видно сердце.Я вижу, как оно бьется».

Но огонь вскоре захватил и сердце, и изгибающиеся руки, искрюченные пальцы ног. Останки всколыхнулись, кости заплясали в огне,завертелись в пламени, а потом почернели, истончились, раскололись и тут жерассыпались в прах – все, что было, превратилось в дымящийся пепел и с треском пронеслосьпо полу.

Снова подул ветер, напоенный дыханием сада, поднял золу иунес прочь, в тень вестибюля, как стаю хрупких крошечных черных насекомых. Язачарованно наблюдала за происходящим.

Царица вновь сидела в прежней позе, рука лежала на месте.Они с царем смотрели в пустоту, словно ничего и не произошло. Единственнымнапоминанием осталось пятно у нее на платье.

Их глаза не замечали ни Мариуса, ни меня. В святилищевоцарился покой. Только приятный, благоухающий покой. Золотой свет. Я глубоковздохнула. Я слышала, как масло в лампах превращается в пламя. Мозаикиживописали искусно воссозданные фигуры верующих. Я видела, как медленноначинают увядать разнообразные цветы, и их увядание казалось мне лишь новымкуплетом в песне их роста, а коричневатые края – лишь новым цветом гаммы, невступающим в противоречие с прочими блестящими красками.

«Прости меня, Акаша, – тихо сказал Мариус, – что япозволил ему подойти так близко. Я вел себя недостаточно мудро».

Я заплакала. Слезы хлынули потоком, и сквозь них яобратилась к царице:

«Ты вызвала меня сюда! Я сделаю все, что ты захочешь».

Ее правая рука медленно поднялась над бедром, вытянулась, ицарица очень мягко изогнула ладонь в манящем жесте из сна, но на этот разулыбки не было, ее застывшее лицо не изменилось.