Царящее в саду спокойствие и прохладный воздух ненадолговытеснили все мои страхи, я чувствовала, что попала в безопасное, гостеприимноев отношении меня место, далеко-далеко от храма, в уютную Тоскану, в нашисемейные сады, пышные и густые, как этот сад.

«Позвольте последний раз молить вас покинуть владения этогочеловека!» – закричал Флавий.

Я игнорировала его просьбу.

Все двери очаровательной виллы были распахнуты настежь – ина верхних галереях, и в нижних проходах. Я слышала шум фонтанов. Лимонныедеревья, множество мраморных ленивых, чувственных богов и богинь, окруженныхярко-фиолетовыми или синими цветами. Над клумбой оранжевых бутонов возвышаласьстатуя Дианы-охотницы из старого, выщербленного мрамора. А там – ленивыйГанимед, полускрытый зеленым мхом, обозначал заросшую тропинку. Вдалеке, накраю бассейна, я увидела обнаженную Венеру, склонившуюся над ванной. В бассейнлилась вода. Повсюду мелькали струи фонтанов.

Мелкие белые лилии совсем одичали. А вот и старые оливковыедеревья с восхитительно изогнутыми стволами, на которые так чудесно былозабираться в детстве.

Везде чувствовалась пасторальная свежесть, однако природудержали в узде. Штукатурку на доме выкрасили свежей краской, равно как и широкораскрытые деревянные ставни.

Мальчики плакали.

«Госпожа, он очень рассердится!»

«Ну не на вас же, – сказала я, входя в дом. Я ходила потраве и практически не оставляла следов на мраморном полу. – Мальчики, нухватит плакать! Вам даже не придется умолять его вам поверить. Разве нет? Онпрочтет правду в ваших мыслях».

Каждый из них по-своему испугался. Они настороженновзглянули на меня.

Я остановилась прямо за порогом. От дома что-то исходило, нетакое громкое, чтобы считаться звуком, скорее, ритмичное волнение,предшествующее звуку. Я уже слышала точно такой же беззвучный ритм… Когда этобыло? В храме? Когда я впервые вошла в ту комнату, где за экраном пряталсяМариус?

По мраморным полам я переходила из комнаты в комнату. Вкаждой из них ветер играл свисавшими сверху лампами. Их было много. И свечей.Сколько свечей! И лампы на подставках. Надо же, с таким освещением здесь должнобыть светло как днем!

Постепенно я осознала, что весь нижний этаж отведен подбиблиотеку, за исключением неизменной роскошной римской бани и огромногогардероба, заполненного одеждой.

Все остальные комнаты занимали книги. Одни только книги.Конечно, там стояли и диваны, чтобы можно было лечь и почитать, и письменныестолы, но каждая стена могла похвастать либо громадной стопкой свитков, либополками с переплетенными книгами.

Еще я заметила странные двери. Они, по всей видимости,открывались на потайную лестницу. Но на замки они не запирались, а сделаны былииз полированного гранита. Я нашла по меньшей мере две такие двери! А однопомещение на первом этаже полностью было выложено камнем, и путь в негопреграждали такие же двери, открыть которые не представлялось возможным.

Пока рабы дрожали и всхлипывали, я вышла из дома и подняласьна второй этаж. Пусто. Во всех комнатах совершенно пусто, за исключением той,которая, видимо, принадлежала мальчикам. Их кровати, маленькие персидскиеалтари и божки, пышные коврики, взбитые подушки и типично восточные витиеватыеузоры. Я сошла вниз.

Мальчики уселись у парадного входа, неподвижно, как статуи,подобрав колени, опустив голову, и тихо плакали, наверное постепенно теряясилы.

«Где в этом доме спальни? Где спальня Мариуса? Где кухня?Где святилище домашних богов?»

Один из них тихо потрясенно вскрикнул.

«Спален нет».

«Не сомневаюсь, что их нет», – заметила я.

«Еду нам приносят, – взвыл второй мальчик. –Готовую, самую вкусную. Боюсь, однако, что, сами того не зная, мы уженасладились своей последней трапезой».

«Да бросьте вы. Как он обвинит вас в том, что сделала я? Выже просто дети – а он добр, не так ли? Держите, положите эти страницы ему настол и прижмите чем-нибудь, чтобы не разлетелись».

«Да, он очень добр, – сказал мальчик. – Но оченьстрог в том, что касается его привычек».

Я закрыла глаза. Я опять уловила звук, вторжение звука. Онхочет, чтобы я его услышала? Звук казался безличным, как биение сердца во снеили журчание воды в фонтанах.

Я подошла к большому красивому дивану, обитому тонким шелкомс персидским узором. Он был очень широким и, несмотря на то что его старательнорасправили, хранил отпечаток мужского тела. На нем лежала подушка, взбитая,свежая, но я заметила вмятину от головы – там, где лежал мужчина.

«Он здесь отдыхает?»

Мальчики, взмахнув кудрями, вскочили на ноги.

«Да, госпожа, это его диван, – сказал тот, чтопоразговорчивее. – Пожалуйста, прошу вас, не трогайте. Он лежит на немчасами и читает. Госпожа, ну пожалуйста! Он особенно настаивает, чтобы мыкак-нибудь в его отсутствие, играючи, не легли на этот диван, хотя во всехостальных отношениях мы вольны делать что хотим».

«Он узнает, даже если вы просто дотронетесь!» – впервыеподал голос второй мальчик.

«Я собираюсь на нем поспать, – сказала я. Я легла изакрыла глаза, потом перевернулась на бок и подтянула колени. – Я устала ихочу всего лишь поспать. Впервые за долгое время я чувствую себя вбезопасности».

«Неужели?» – спросил мальчик.

«Идите сюда, ложитесь рядом. Принесите себе подушки, чтобыон сначала увидел меня, а потом – вас. Он хорошо меня знает. Где бумаги,которые я принесла, – да, на столе, по ним он поймет, зачем я пришла. Всеизменилось. От меня что-то требуется. У меня нет выбора. И нет дороги домой.Мариус поймет. Я пришла к нему для защиты, пришла, чтобы быть как можно ближе кнему».

Я положила голову на подушку, прямо на отпечаток его головы.И глубоко вдохнула.

«Ветер здесь как музыка, – прошептала я, –слышите?»

Я уснула глубоким сном, сном усталости, и выспалась за всеэти дни и ночи. Должно быть, прошло несколько часов. Внезапно я пробудилась.Небо побагровело. Рабы калачиком свернулись у дивана, прямо на полу, какмаленькие испуганные зверьки.

Я опять услышала звук, отчетливую пульсацию. Почему-то мневспомнилось, как в детстве я часто прижималась ухом к груди моего отца. И,услышав биение сердца, я его целовала. Его всегда радовал мой порыв.

Я поднялась, осознав, что еще не до конца проснулась, но этомне не снится. Я нахожусь на прекрасной вилле Мариуса в Антиохии.

Мраморные комнаты переходили одна в другую.