строились на деньги государства. На сегодняшний день в лучшем случае – дрова.

Мы шли цепочкой по наполовину сгнившим доскам: я впереди, замыкал шествие Георг, который то и дело оступался, чертыхаясь при этом. Проходя мимо дома Громова, я невольно бросила взгляд на окна: ставни закрыты, но мне показалось, что в одном месте (а это было кухонное окно) навесной замок просто вставлен в петли, но на ключ не замкнут. Заметил это и Сотник.

– На обратном пути проверим, не сейчас, – ответил он на мои не высказанные вслух мысли.

– Хорошо. Обычно Павел Андреевич проверяет перед отъездом все замки…

– Да мало ли, торопился, может. Далеко еще?

– Дом даже не видно! И настил закончился! – Я остановилась, пытаясь взглядом найти хотя бы балки. Наконец обнаружила их, что было нелегко, потому что они почти полностью заросли травой. – Странно…

Я закрыла глаза… Картинка, которую я увидела, была цветной, но краски – тусклыми, словно сквозь туманную дымку. Человек в легкой ветровке, джинсах и сапогах наклоняется и поднимает с земли несколько досок. Он волоком тащит их в сторону, в заросли кустарника, и кидает там. Вернувшись к бывшему настилу, берет портфель, затем сворачивает налево, удаляясь все дальше в лес. Я знаю, что он движется привычным путем, не раз хоженным в детстве и юности, к своему дому. «Рома!» – окликаю я его, как мне кажется, громко. Но там, в картинке, я – не Ляна Бадони. Я – Софья. Роман Егорович, а это он, резко оборачивается, застывает в напряженной позе, вглядываясь в чащу леса. Я, уже Ляна, точно чувствую – он уверен, что его окликнул призрак его любимой женщины, ведь он знает, что та давно мертва. Мгновенный испуг, тяжелый вздох. Юдин продолжает путь…

– Ляна, очнись! – тряс меня за плечи мой будущий муж, Сотник же пытался ему помешать.

– Георг, никогда не трогай меня, когда…

– Когда что?! – Он был напуган не на шутку.

– Когда душа ее блуждает по прошлому… или будущему. Я правильно выразился, Ляна Шандоровна? Что узрели, поделитесь? – Сотник при Георге при обращении ко мне часто сбивался на «вы».

– Юдин разобрал настил. Видимо, чтобы никто, кроме него, не смог пройти к дому. Он был там недавно.

– Почему вы уверены, что не восемь лет назад?

– Потому что мы с Громовым в прошлом году подходили к коттеджу номер восемь по доскам! А теперь они валяются вон там, – я показала направление кивком головы.

Лейтенант тут же полез в заросли.

– Доски имеются. В количестве шесть штук, длиной метра полтора каждая, – доложил он, вскоре вернувшись.

– Это лишь доказывает, что движемся мы с вами, товарищи, в правильном направлении, – усмехнулся Сотник. – Только бы найти тропу.

– Роман Егорович свернул влево.

– Значит, и мы – влево. Однако позвольте, я пойду впереди. – Он обошел меня и, не оглядываясь, углубился в лес.

Тропа была едва заметна – даже не тропа, а признаки ее: сломанные ветки кустов, отброшенная в сторону сосновая лапа, воткнутая в землю палка, с помощью которой Роман Егорович обозначил небольшое болотце. Видимо, именно из-за него когда-то настил уложили много правее, руководствуясь безопасностью. Да, в темноте запросто можно было угодить в хлюпающую жижу.

Я была у коттеджа номер восемь считаные разы, необходимости не возникало: в детстве меня так далеко не отпускали, да и все мои подружки жили по соседству. Неожиданно пришла в голову мысль, что Громов при прошлогоднем нашем с ним обходе этот дом осмотрел более тщательно, чем остальные. Или мне показалось? Он тогда обошел вокруг несколько раз, проверяя, хорошо ли прибиты доски, поднялся на крыльцо и подергал дверную ручку. Другие строения удостоились лишь его беглого взгляда.

– Судя по всему, мы не зря проделали этот нелегкий путь, – с иронией в голосе произнес Сотник, играючи отодрав доску от входной двери, которая, как легко было заметить, держалась на кое-как вбитых гвоздях. Сама же дверь оказалась закрытой на замок.

Я достала связку, прихваченную из дома: у отца хранились дубликаты ключей от всех коттеджей.

– Что вы собираетесь здесь найти, Михаил Юрьевич? Золотой крест?

– А вам кажется, его здесь нет? – ответил вопросом на вопрос Сотник. – Давайте разделимся. Лейтенант – в мансарду, на вас, Ляна Шандоровна, кухня. Фандо и я – остальные помещения.

Странное ощущение, что я хожу по своему дому, возникло сразу. Та же казенная обстановка, что и у нас, отсутствовала лишь посуда на полках буфета и не стояла на столешнице электрическая плитка. Зато в раковине валялось ветхое вафельное полотенце. Некогда белое, сейчас же серого цвета и в коричневых пятнах. Я пригляделась – очень похоже на кровь. Взяв тряпицу в руки, я закрыла глаза: картинка всплыла четко – отец Георга стоял возле входной двери, прижимая полотенце к раненой левой руке. Я тут же вспомнила, как делала перевязку, в один из своих визитов обнаружив его с импровизированными бинтами (из порванной на куски наволочки), кое-как обмотанными вокруг кисти руки. Рана показалась серьезной, я тогда обозлилась на себя, что забыла оставить Роману Егоровичу аптечку: в доме не было ничего, кроме флакона йода…

Лазить по чужим кухонным шкафчикам было некомфортно. Кроме того, внутри рука часто задевала липкую паутину – я слишком поздно догадалась включить фонарик на телефоне, чтобы не искать вслепую. «Что ищешь, дочка? – вдруг услышала я голос отца, закрывая очередную дверцу. – Не бери чужой крест, не повторяй моей ошибки. Убеди всех, что его здесь нет». «А он здесь?» – мысленно задала я вопрос, но ответа не получила. «Значит, здесь… И как мне увести Сотника?» Я уже была готова его окликнуть, но меня опередил лейтенант.

– Товарищ майор, нашел! – стоя на середине лестницы, ведущей на мансарду, громко оповестил он.

Из двух спален одновременно вышли Сотник и Фандо и дружно задрали головы вверх. Лейтенант улыбался, у меня же вновь в голове раздался голос отца: «Опоздала! Теперь тебе самой решать…»

– Ты о чем?! – в отчаянии выкрикнула я, обращаясь, конечно же, к отцу.

– За диваном – кожаный портфель. А в нем – золотой крест, – с удивлением глядя на меня, ответил лейтенант.

– Простите, не с вами говорила, – машинально произнесла я.