Объяснений не нашлось, но зато, кажется, стало ясно.

– Да неужели? Опять! Пожалуй, такое я тоже пропускать не стану. – Он отыскал в телефоне нужный номер, когда ответили, спросил: – Свободные машины есть? Есть? Тогда пусть подъезжает ко входу. Кого отвозить? Меня. Мою Ромка забрал. В общем, минут через пять выйду. Чтоб машина была на месте.

Женя

Секунды летят, и мне кажется, я чувствую каждую, как она проносится мимо, но мне всё равно хочется их поторопить. Ничего нет хуже такого вот пустого ожидания. Лучше уж пусть побыстрее всё случится. И может, всё-таки попросить маму, пока она здесь и есть время, хотя бы чуть-чуть ослабить шнуровку на корсете. Мне и правда душно, даже в горле пересохло.

– Мам!

– Да? – она смотрит внимательно.

– Можно мне воды?

Бутылка и стаканы на всякий случай стоят в углу на столике. Наверное, с невестами и это в порядке вещей, когда неожиданно пересыхает во рту, и голос становится шипящим и шершавым, царапает горло.

– Конечно. Сейчас, – откликается мама, приносит мне наполовину наполненный тонкий стакан, протягивает, на автомате предупреждает: – Аккуратнее, помаду не размажь. – И вдруг неожиданно спрашивает: – Жень, ты правда уверена?

Я делаю несколько глотков, едва прижимая край стакана к губам, но на нём всё равно остаётся ярко-красный след, киваю.

– Уверена, мам. – Добавляю убеждённо: – На все сто процентов. – И напоминаю: – Ты же сама говорила, это для меня оптимальный вариант с моим умением выбирать парней.

– Господи! – восклицает мама, забирает у меня стакан и тоже делает из него большой глоток, ничуть не заботясь о собственных накрашенных профессиональным стилистом губах. – Да я много чего говорю!

– Ну ты уж тогда определись, – хмыкаю в ответ. – То не должна я на твои слова обращать внимания, то просто обязана слушать.

– Женьк, ну если бы мы всегда точно знали, как правильно.

– А я вот знаю.

Но тут опять раздаётся стук в дверь, в комнату заглядывает женщина, сотрудница ЗАГСа, интересуется деловито:

– Невеста готова?

– Готова, – откликаюсь я.

– Жень, – громко выдыхает мама, но больше не добавляет ничего, помогает мне подняться, расправляет на полу складки шлейфа, идёт вперёд.

Проходим по коридору, мама исчезает за дверью зала, в котором и состоится самая главная часть торжества, а я чуть задерживаюсь, дожидаясь отмашки сотрудницы ЗАГСа.

Из зала доносятся первые аккорды торжественной мелодии. Высоковские решили соригинальничать – по-моему это не стандартный марш Мендельсона, а что-то ещё более возвышенное и пафосное. У меня даже мурашки пробегают по телу и дыхание перехватывает. Сотрудница широко распахивает передо мной высокие дверные створки. Делаю шаг.

Всё очень красиво и торжественно. И музыка не в записи, а живая. Четверо музыкантов – три скрипки и виолончель – расположились в уголке недалеко от двери.

Зал украшен нежными драпировками и цветами. На стенах и потолке – рельефы: бордюры, рамки, завитушки и опять вазы с цветами, только уже гипсовые. Или какие они там? Полупрозрачные шторы раздвинуты, подхвачены плетёными атласными шнурами. Они длинные, их нижние края лежат на гладком паркете, совсем как шлейф моего платья. Сверху – присборенные волнами маркизы.

Всё такое лёгкое, светлое, воздушное. И только за окном играет насыщенными красками осень. Ну ещё и гости выделяются яркими цветными мазками.

Они не толпятся вдоль стен, а сидят на стульях, покрытых чехлами нежного оттенка топлёного молока, украшенных ярко-малиновыми бантами, и все без исключения, развернувшись, смотрят на меня. А я почти не различаю их лиц, но не потому что мне мешает накрывающая меня фата. Как раз от фаты-то я отказалась, и Жанна, Артурова мама, согласилась, сказала, что, действительно, так эффектней, достаточно и цветов в причёске.

Мои рыжие волосы на фоне кипенно-белого платья полыхают огнём. И щёки горят. Как же всё-таки душно! Дурацкий корсет.

Артурчик в чёрном костюме и галстуке-бабочке с непривычно гладко уложенными волосами, аккуратно зачёсанной набок чёлкой дожидается меня возле стола, за которым стоит проводящая церемонию женщина, очень даже симпатичная и приятная, в шикарном, но не слишком ярком платье. Похоже, он ничуть не волнуется и вроде бы даже доволен. Глаза масляно поблёскивают, и чуть кривоватая улыбка, хоть и едва обозначенная, как всегда блуждает на губах.

Я знаю, всё будет хорошо. Мы договорились. Я его не ограничиваю в его сексуальных похождениях, но и он не будет в претензии, когда мне тоже захочется развеяться на стороне. И даже спать мне с ним не обязательно, он не будет настаивать, если только я сама захочу. Но я ещё подумаю.

Нахожу взглядом маму. Она смотрит на меня огромными глазами, мнёт в ладонях салфетку. Опять не может сдержать слёзы, но, боясь испортить макияж, время от времени вскидывает руку и ловит их прямо в уголках глаз, не даёт выкатиться. Свадьба же, и все должны быть красивыми. Но не красивее меня.

Делаю короткие осторожные шаги, шлейф волочётся следом, подол метёт пол. Я боюсь случайно на него наступить или зацепиться, поэтому не тороплюсь, особенно с учётом, что мои босоножки на высоких каблуках. Когда я, меряя их в салоне, немножко прошлась туда-сюда, мне было вполне устойчиво и удобно, но сейчас я боюсь оступиться. Из-за подола, из-за того, что под пышной юбкой совсем не вижу своих ног. Ещё из-за лёгкой дрожи в коленках.

Нога и правда едва не подворачивается. Я успеваю поймать момент и не опереться на неё окончательно. Только чуть-чуть вздрагиваю, замираю на несколько секунд, выравнивая сбившееся дыхание, затем уверенно делаю следующий шаг. И ещё один. А в спину вдруг прилетает, перекрывая торжественные звуки музыки:

– Жень! Стой!

Женя

Я опять замираю, но всего на мгновение. Мне наверняка послышалось, но даже если не так – какая теперь разница?

Шагаю.

– Жень! – раздаётся уже совсем рядом, чувствую горячие пальцы на руке, произношу, не глядя:

– Отпусти.

– Ни за что.

Он поворачивает меня к себе, пытается поймать взгляд и собирается ещё что-то сказать, но я успеваю раньше:

– Замолчи.

Это «ни за что» – просто пустые слова. Не желаю их слушать, и сама ничего не хочу объяснять. И даже музыканты реагируют на моё восклицание, прекращают играть, и в полной тишине я повторяю:

– Отпусти.

Даже не думает.

– Жень, ну чего ты творишь? Зачем?

Мы всё-таки встречаемся взглядами, и тщательно выстраиваемые мною заслоны, позволяющие сохранять спокойствие в течение трёх последних дней рушатся, разлетаются в прах всего за один миг.