Но солдаты говорили так только для того, чтобы внушить народу, будто они завоевали Египет и заключили с ним прочный мир. Прошло немало времени, прежде чем они добрались наконец до какого-то большого города, который и был конечной целью их путешествия. Тут Альмансора передали на руки одному лекарю, который поселил мальчика у себя и стал учить его, знакомя со всеми обычаями и нравами франков.

Самое неприятное, что теперь ему пришлось носить и франкскую одежду, довольно узкую и тесную и совсем не такую красивую, как египетская. Мало того, ему еще и запретили кланяться со скрещенными на груди руками, а чтобы засвидетельствовать кому-нибудь свое почтение, он должен был одной рукою стянуть с головы гигантскую черную фетровую шляпу, какую тут носили все мужчины и какую ему тоже нахлобучили, другую руку поднести к виску и одновременно шаркнуть правой ногой. Сидеть на полу скрестив ноги, как это принято на Востоке, ему тоже не дозволялось, вместо это он вынужден был сидеть на высоких стульях, свесив ноги. С едою тоже приходилось изрядно мучиться, потому что всякий кусочек, который он хотел бы положить себе в рот, он должен был прежде нацепить на железную вилку.

Лекарь же оказался суровым и злым воспитателем, который нещадно тиранил бедного мальчика. Если он забывался и по привычке приветствовал кого-нибудь из гостей словами «Салем алейкум», то сразу же получал от учителя удар палкой, ибо следовало говорить: «Votre serviteur!» Ему запрещалось думать, говорить и писать на родном языке, только что сны его не проверялись на сей предмет, и он, наверное, совсем забыл бы свой язык, если бы не один человек, живший в этом городе и оказавший ему большую поддержку.

Человек этот был ученый старец, который знал множество восточных языков — арабский, персидский, коптский, даже китайский, от каждого понемножку. В той стране он считался чудом учености, и ему платили много денег за то, что он обучал этим языкам других. Этот старец вызывал к себе Альмансора несколько раз в неделю и угощал его разными редкими фруктами и прочими лакомствами, так что мальчику иногда казалось, будто он дома. И вообще новый учитель был удивительным: он заказал для Альмансора платье, какое носят знатные люди в Египте, и хранил его в особой комнате. Стоило Альмансору появиться, он отправлял его в сопровождении слуги в ту комнату, где Альмансор переодевался в привычную ему с детства одежду. Затем они шли в «Малую Аравию», как назывался один из покоев в доме старика.

В этом зале было великое множество разных специально выращенных растений: деревья — пальмы, бамбук, молоденькие кедры — и разные цветы, которые встречаются только на Востоке. Полы все были устланы персидскими коврами, по кругу, возле стен разложены чудесные подушки, и никаких франкских столов и стульев. Ученый старик усаживался на подушку, и вид он имел при этом совсем не такой, как обычно: на голове у него была намотана тонкая турецкая шаль, заменявшая тюрбан, седая искусственная борода, державшаяся не тесемках, спускалась до пояса и выглядела как настоящая, какая подобает всякой уважаемой персоне. При этом облачен он был в мантию, переделанную из парчового халата, и широченные турецкие шаровары, которые дополнялись желтыми туфлями. Ко всему прочему, он прицеплял в такие дни турецкую саблю, а за кушак засовывал украшенный фальшивыми бриллиантами ятаган, хотя, вообще-то, был человеком вполне миролюбивым. Сидя тут, он имел обыкновение курить трубку с длиннющим чубуком, а вокруг него сновали слуги, тоже облаченные в персидские одежды, и у доброй половины из них лицо и руки были вымазаны черной краской.

Поначалу Альмансору все это казалось каким-то диковинным, но позже он понял, что эти часы, проведенные у старика, и мысли, которыми он тут проникался, приносят ему заметную пользу. Если у лекаря ему было запрещено произносить хотя бы одно египетское слово, то здесь, наоборот, под запретом была франкская речь. Приходя к старику, Альмансор должен был приветствовать его пожеланием мира дому сему, на что хозяин с великой торжественностью отвечал подобающими словами. Затем учитель знаком приглашал ученика занять место рядом с собой и заводил разговор на разных языках — на арабском, коптском и прочих, называя это настоящей восточной беседой. Подле него всегда стоял слуга, исполнявший в такие дни роль раба, в руках он неизменно держал большую книгу, книга та была словарем, и когда старику не хватало слов, он подзывал раба, быстро справлялся в словаре и снова продолжал беседу.

Рабы подносили им шербет в турецких сосудах и прочие угощения, и если Альмансор хотел особо угодить старику, то достаточно было сказать, что у него тут все заведено, как на Востоке, чтобы тот почувствовал себя совершенно счастливым. Альмансор умел прекрасно читать по-персидски, и это было для старика находкой. У него имелось множество персидских рукописей, по его просьбе Альмансор читал ему из них отрывки, а старик повторял за ним и таким образом запоминал, как что правильно произносить.

Для бедного Альмансора такие дни были в радость, потому что старик-учитель никогда не отпускал его от себя без подарочка, иногда даже весьма ценного — то денег сунет, то полотна отрежет, то какими другими нужными вещами снабдит, которых у лекаря ни за что не получишь. Вот так и прожил Альмансор несколько лет в столице Франкистана, ни на минуту, впрочем, не забывая о своей родине, по которой он по-прежнему страшно тосковал. Когда же ему исполнилось пятнадцать лет, произошло одно событие, которое решительно повлияло на его судьбу.

Как раз в это время франки избрали королем своего первого полководца, того самого военачальника, с которым Альмансор так часто беседовал в Египте. Альмансор хотя и понял по торжествам, которые отличались необыкновенной пышностью, что произошло нечто подобное, но он и представить себе не мог, что королем теперь стал тот человек, которого он встречал в Египте, ведь полководец был совсем еще молодым. И вот случилось так, что Альмансор как раз был в городе и ему нужно было перейти через мост, наведенный через широкую реку, протекающую здесь. На мосту он ненароком обратил внимание на какого-то человека в простой солдатской одежде, который стоял, прислонившись к перилам, и глядел на воду. Черты лица этого солдата показались Альмансору как будто знакомыми. Он быстро пробежался по закоулкам своей памяти, и, когда мысленно добрался до потаенной дверцы, за которой скрывались воспоминания о Египте, его озарило: это же тот самый франкский военачальник, который часто с ним беседовал в лагере и всячески опекал. Альмансор не помнил толком его имени, но все же собрался с духом, подошел к нему и обратился с приветствием, назвав его так, как называли его солдаты между собой:

— Салем алейкум, маленький капрал! — проговорил он и поклонился, скрестив руки на груди, как требовал того обычай у него на родине.

Франк с удивлением обернулся, посмотрел на молодого человека внимательным взглядом, подумал немного и воскликнул:

— Боже мой! Неужели это ты, Альмансор? Ты здесь? Как поживает твой батюшка? Что делается в Египте? Что привело тебя сюда?

Тут Альмансор не выдержал и разрыдался.

— Значит, ты не знаешь, маленький капрал, что сделали со мною эти псы, твои соотечественники? Ты не знаешь, что я уже много лет в глаза не видел родину моих предков?