Погода в наших краях испортилась еще с утра: весь день шел мелкий дождь, а к вечеру с океана принесло грозу с ураганным ветром — возможно, это отклик стихий на наш со Змеем поединок докатился до Элезии. Поединки Вечных друг с другом не проходят бесследно для наших миров, поэтому мы стараемся не сталкиваться лицом к лицу, чтобы не вызывать стихийных катаклизмов. Ветер — моя стихия, но этим вечером его порывы приводили в содрогание даже меня. Казалось, взбесившаяся стихия воздуха вознамерилась напомнить одному человеку, возомнившему себя полубогом, его истинное место. Ветвистые молнии резали серое, залитое дождем пространство над океаном, раскалывая его на две неравные половины и перечеркивая вспышками сумрачное пространство кабинета. Раскаты грома до основания сотрясали древнюю башню, вызывая нервный звон стоявших над каминной полкой винных бокалов. Казалось, вспышки молний — стихия огня, эгри, Змеево орудие, происходят прямо над моей головой. Вечный Нигейр, не юный носитель ипостаси, а то древнее существо, что завладело его телом и разумом, со всей своей страстью изливал безудержный гнев на голову неожиданного обидчика, укравшего у него победу.

Оставшись один, я с трудом разжег камин в кабинете. Наклоняться было адски больно. От попытки выпрямиться у меня потемнело в глазах и, схватившись за стол, я кое-как дополз до дивана у противоположной стены. Найдя плед, я завернулся в него и вытянулся на животе, стараясь выровнять дыхание и перестать дрожать. Нигейр полоснул когтем-Легаротом поперек спины, оставив глубокую рваную рану, и прошил насквозь левое бедро. Раны сразу же обработали и наложили швы, но с тех пор у меня не было ни одной спокойной минуты, чтобы отлежаться, не меняя облик каждые несколько часов, дать швам схватиться и позволить бессмертной силе запустить процесс ускоренной регенерации, характерной для всех Вечных. Постоянная смена облика и нагрузки затормозили ее, и мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не хромать, держать лицо и вообще делать вид, что я, как и положено Вечному, бодр, энергичен и абсолютно уверен в своих словах, решениях и поступках.

Закрыв глаза, я вспомнил наш со Змеем бой. До сих пор у меня не было возможности все хорошенько переварить и обдумать. Никогда раньше мне не приходилось сражаться с равным себе — сражаться с Вечным. Я знал, что поединки Вечных случались, и сам когда-то стал свидетелем боя Гевора с Эрлен — в конце той войны, когда погибла Марта. Но они сражались в человеческом облике, обычным оружием, и только в конце оба трансформировались, а здесь… здесь дрались не люди, здесь столкнулись две могущественные силы, и слабый человеческий разум никак не мог примириться с грандиозностью и обыденностью того, что случилось. Сейчас, оглядываясь назад, мне становилось страшно и от собственной самонадеянности, и от той бешеной, неконтролируемой ярости, что я увидел в глазах Нигейра. Для меня это было внове. Вечные, бывало, ненавидели друг друга, но это были отношения людей, а не божеств. Тут же… я не знал, кому принадлежала эта ярость — человеку по имени Саша или божеству по имени Нигейр. Возможно, позавчера я нажил себе смертельного и опасного врага, и мое дальнейшее существование, и без того непростое, станет еще более неоднозначным, а может быть, и недолговечным.

Как же я устал… Лежа один в каменной башне, мучаясь дурнотой, болью, вздрагивая от наиболее свирепых порывов ветра и громовых раскатов, я старательно гнал от себя пустоту, от которой все чаще и чаще хотелось выть. Кошку мне, что ли, завести, с ней хоть поговорить можно… Придет, начнет мурлыкать, лапами топтаться… Не умею я, как многие из нас, заполнять окружающее пространство льстивыми словоблудами и расчетливыми красавицами с влажными от жадности глазами. Вороны всегда были одиночками. Вон, даже Западная Башня — самая большая из всех башен Ворона — не предназначена для содержания там свиты. Был бы здоров, отправился бы куда-нибудь в бордель, коих полно в Ар Иллиме или в том же Элласаре, чтобы до тошноты, до отвращения к самому себе заглушить, залить эту пустоту чем попало. Или с Эйлой полетал. А тут даже этого не могу, сил нет.

В конце концов я провалился в мутный, неровный сон, в котором буря мешалась с то золотыми, то аспидно-черными петлями змея, яростно сверкали алмазные лезвия, прошивая меня насквозь и сбрасывая в океан, в котором я захлебывался, судорожно пытаясь обернуться и вырваться из-под накатывающих на меня тяжелых ледяных волн.

Проснулся я от странного ощущения, что я в башне не один. Ветер бушевал уже не так сильно, за окном пламенел огненно-бордовый закат. Камин почти потух, и я, еле поднявшись, принялся снова его растапливать. Прислушавшись, я уловил, что там, на верхней площадке, кто-то есть. Какой сумасшедший решился лететь в такую погоду, да еще и на крыльях? Накинув плед, я потащился наверх, все отчетливее различая характерный звук плохо повинующихся летуну и хлопающих на ветру крыльев. Выйдя на площадку, я с неожиданной радостью глотнул соленого влажного ветра, и, приободрившись, стал искать непрошеного гостя.

Демоны Маара… Как она вообще сюда долетела, с порванными-то крыльями?

Я помог ей расстегнуть фиксаторы крыльев и стал стаскивать отяжелевшую, перекошенную ветром раму. Ткань крыльев надорвалась в двух местах, вдоль боковых направляющих — типичный погодный разрыв. Хорошо еще, она сама не выглядела сильно пострадавшей, по крайней мере, все кости, кажется, целы, только ладони ободраны.

— Кто ж летает в такую грозу? — упрекнул я ее, пропуская вперед и показывая, куда спускаться. — Так же убиться недолго.

— А в Альбре никакой грозы нет, — возразила Юлька, все еще задыхаясь и вытирая ладошкой мокрое лицо. — Я даже не предполагала, что тут такие порывы… Когда начало швырять, до башни уже было ближе, чем до города.

— Здесь всегда ветер, — возразил я. — Крылатому на башню очень непросто сесть. Тут и виммы неопытным пилотам лучше подальше оставлять.

— Я думала, что не долечу, — призналась она, ежась и трясясь от испуга и холода: от здешней непогоды ее не спас даже полетный костюм. — Тут-то меня и нашли бы.

— Если бы вообще нашли, — сурово сказал я, завертывая ее в свой плед. — Могло ведь и в океан сбросить.

Она поежилась.

— Я ни разу еще в такой шторм не попадала, — вздохнула она виновато. — Ужас. Надо было действительно вимму взять или пешком дойти.

— Пешком тоже неблизко, — вздохнул я. Надо бы ее во что-то переодеть, а то простудится еще. В башне прохладно, а она вся сырая, вон, зубами стучит. — Вимма все-таки — лучшее решение.

— Ага, — согласилась она, придвигая кресло поближе к камину.

— Погоди-ка, — я поковылял вниз, в спальню, и через несколько минут вернулся, принеся ей полотенце, теплые носки и халат. — Переодевайся. Кончай стесняться, — хмыкнул я, глядя, как она напряглась от неловкости. — Я сейчас спущусь вниз, на кухню, принесу что-нибудь поесть. И вот еще…

Я показал ей дверь, замаскированную под нишу в стене.

— Туалет. Маленький, правда… рассчитан на одного худого мужика в перьях, — рассмеялся я, и она неуверенно улыбнулась мне в ответ.

Ходил я долго… еле дополз обратно. Она пристально вгляделась в меня, когда я вернулся, забрала поднос с тарелками и кастрюльками, и взяла остальную деятельность по организации ужина в свои маленькие уверенные ладошки.