и явятся предметом зависти для каждого офицера любого рода оружия любой армии.

Майор Вильямсон».

Ответ Мамонтова на адрес союзников.

«Уважаемые союзники, доблестные офицеры лучшей в мире армии. Я получил ваше лестное для меня и моей конницы приветствие, горжусь вниманием, которое вы мне оказываете, и ваши заботы о том, чтобы поддерживать людей, борющихся за дело правды, дали себя чувствовать во время нашего похода и боев. Опираясь на могучую силу артиллерии и прекрасные английские пушки, мы проходили там, где, казалось, нет дороги. Казаки, офицеры и я шлем вам дружеский привет, усердно благодарим за оказываемую нашей армии поддержку и верим в то, что правое дело, за которое мы боремся, не может быть оставлено без поддержки благородной нации джентльменов - англичан. Да здравствует несокрушимая британская армия, да здравствуют наши благородные союзники.

Генерал Мамонтов».

Телеграмма:

«С нами крестная сила, всесильный крест христов милостивых низлагает врага благословенным оружием христова именитого воинства. С чувством глубочайшего умиления прочитал сообщение ваше о последних блестящих победах Донской конницы над богопротивными супостатами. Уже видны ярким светом блистающие главы древних храмов первопрестольной. Уже слышен радостный торжественный звон Великого Ивана, уже несметными толпами собирается народ на площадях и улицах Москвы, уже ликует Кремль, вознося молитвы и благословение от гробов святителей, нетленно в них почивающих, - то народ православный встречает своих избавителей. Дерзай же, славный генерал, дерзайте, храбрые донцы!..

Есауловской станицы казак военный епископ Гермоген ».

Дни были тяжелыми. Решили готовить оборонительные участки к северо-востоку от города - все-таки решили. Александр рыл окопы с батальонцами, чтобы собственным примером поддержать людей, ворчавших, что куда пойдет Мамонтов, никто не знает, зачем ему Елец. В первый же день сбил руки в кровь, болело все тело. Второй день промучился, но на третий втянулся, приноровился. Дождь, ливший почти без перерыва весь месяц, к счастью, кончился. Донимала только грязь, напитанный влагой чернозем.

Чернозем обыкновенный - поневоле вспоминались Александру уроки отца-лесовода. Образуется в результате долговременного перевеса степи, отвоевывающей пространство у леса.

Долговременного перевеса... Редкий случай - решительный перелом в борьбе елецкой степи с елецким лесом мог быть датирован абсолютно точно. Вот рассказать бы отцу.

В четырнадцатом столетии вокруг Ельца еще шумел дремучий лес, но в тысяча триста девяносто пятом году хромой Тамерлан, Тимур, захватил и разрушил Елец и приказал вырубить этот лес, дабы не мешал он действиям его конницы.

Там, где сейчас батальон рыл окопы, наверно, и стоял Тимур. «Может, отыщем что-нибудь в земле! - загорелся Васятка. - Найдем саблю Тимура, зарублю ею Мамонтова!» Посмеялись, Но Александр отметил, что копать все, он сам в том числе, принялись веселее. В каждом зажегся азарт - чем черт не шутит, вдруг повезет, на что-нибудь наткнешься.

Пласты подсыхающей выброшенной на бруствер земли и окрестные поля, воспрянувшие в предвестии долгожданного солнца, казалось, дышали не только перегноем и хлебом, но самою историей. Вон там, позади, на горе Аргамачьей, по народному преданию, свершилось чудо. Святая дева явилась Тимуру, и видение это так испугало воина, что он покинул русские пределы.

Немало повидал этот город на своем веку. Набеги, осады, пожары, резня. И снова раскатывается по его земле гул приближающейся многотысячной конницы...

Прискакал гонец от Кандюрина. В лесном скиту Знаменского монастыря найдены Орлова с сыном Дмитрием и привезены в город. Кандюрин просил приехать.

У Орловой вид был ужасный. Одета капустой в три кофты, остановившийся взор, сведенные, как в судороге, пальцы, седые космы выбились из-под грубого крестьянского платка, даже не повязанного, а обмотанного самым нелепым образом вокруг головы. При этом она, несчастная, конечно же думала, что держится как всегда - будто бы демократически, на самом деле высокомерно, Истинная аристократка. Она заговаривалась, повествование ее было не вполне связным.

Ее сына трясла лихорадка. Смертельно бледный, покрытый испариной, в изнеможении он клонился со стула на сторону, почти падая.

Из их запутанных речей с трудом удалось извлечь общий смысл.

Поздно ночью в усадьбу прибежал кооператор Костин, ободранный, мокрый, плечо перебинтовано грязной тряпкой, пятна крови. Малов страшно испугался. О чем-то они совещались. О чем, ни Орлова, ни ее сын не знали. Затем принялись жечь бумаги. Содержание их Орловой было неизвестно, она видела, что Костин привозит Малову какие-то папки, но никогда не интересовалась зачем. Бумаг набралось порядочно, они складывались стопками выше человеческого роста, занимали весь угол бывшей гостиной. Малов и Костин стали их жечь, растопив большую плиту на кухне. Дмитрий им помогал. Что в бумагах, он тоже не знал. Плитой не пользовались уже лет пять - загорелась сажа. Погасить пожар еще можно было, но в это время с Орловой, по словам ее сына, случился нервный припадок. Она сначала собирала старые письма, документы и книги, которые были навалены по комнатам, чтобы их сожгли тоже, а потом сама принялась их жечь прямо на полу. Трое на кухне не сразу заметили беду, а когда заметили, было уже поздно.

В доме доктора Граве сорванные со стен веера гигантскими мертвыми бабочками лежали на полу, прочий елецкий бамбук хрустел под ногами.

Вчера вечером Хризантема выгнала Воронова-Вронского, обвинив в неверности, и наутро убежала из Ельца со Щекиным-Кротовым. Куда - неизвестно, но в Москве у критика были родственники.

- Поторопилась, -буркнул Александр.

- Разыграла комедь, чтобы развязаться, - отозвалась Елизавета. - Обвинение смехотворное, что он влюблен в меня и потому женился на ней. Из них двоих она оказалась хитрее. Ее поступок - серьезное предостережение ему. Удар, стук судьбы.

Сказано было зло и с силою. Почему судьбе понадобилось предостерегать, можно бы и не спрашивать. Елизавету волновало одно - история гибели Силантьева. Если б она действительно уверилась в причастности Хризантемы, она помешала бы ей уехать. Но оставался Воронов-Вронский...

- Только не берите на себя роль судьбы, - предостерег Александр.

- А я никого и ничего не боюсь! - закричала она. - Я была в боевой организации эсеров! И стреляю, кстати, неплохо!

- Погодите, - остановил ее Александр. - Как юрист замечу, что неопровержимых доказательств вины у нас пока что нет. Так, обрывки догадок и туманных ассоциаций. Как представитель Советской власти предупреждаю, что никаких самосудов мы не потерпим. Осуществится революционная законность, поэтому прошу вас, успокойтесь и честно ответьте на мои вопросы.

Он дождался, пока она немного остынет. Елизавета ходила по комнате.

- Слушаю вас, - наконец произнесла она.

- Бывал ли в этом доме некий странный персонаж, уголовник. Быть может, он не вполне нормален.