— Здрасте. А кто у вас здесь главный начальник?

— Э-э, Жмыхов Илья Геннадьевич… Но почему он должен был мне говорить про трупы?

— Потому что эти трупы придумал его брат, Жмыхов Игорь Геннадьевич. Вернее, не придумал. Он этих людей убил. А вину за это решил свалить на нас… Ничего, будет комиссия, она во всем разберется…

— Комиссия?! — все глубже уходил в аут Кольчугин.

— Да, из Москвы. Из Главного управления МВД…

— Так, вы здесь пока побудьте, а я сейчас…

Кольчугин вышел из своего кабинета. Только я глянул на зарешеченное окно, как появился усатый старшина с автоматом на плече. Он оперся плечом о дверной косяк, приложился ртом к зеленому яблоку и с громким хрустом отгрыз кусок. Я скривился, глядя на него. Не похоже, что яблоко сладкое, скорее наоборот, а у меня кислотность повышенная, и такое зрелище обычно вызывает у меня оскомину.

Кольчугин отсутствовал около получаса. За это время старшина успел сгрызть три кислых яблока. Это была самая настоящая пытка.

В кабинет Кольчугин вернулся с язвительно-торжественной улыбкой на губах.

— Ну и мастер ты врать, Плотников! — усаживаясь за стол, хмыкнул он.

— И где я наврал? — удивленно спросил я.

— Ну как же! Нет у твоего шурина никакого дяди. И у твоей жены тоже. Тетя есть, а дяди нет…

Не очень я удивился тому, что Жмыхов смог пробить подноготную Ивана. Я так понял, дело у него поставлено на широкую ногу. И на меня у него наверняка есть досье. Может, и не самое полное, но все-таки…

— А что, тетя не может быть заместителем министра?

— Тетя?! Заместителем министра?! — Недалекий Кольчугин снова повелся на мой серьезный тон и даже поставил руки на стол, чтобы помочь себе подняться. Но вдруг передумал идти к начальнику, решил вдруг, что это была шутка.

И пригрозил мне пальцем: — Ты мне это брось, Плотников! Нету министра МВД женщин в заместителях!

— Вы уверены?

А уверенности Кольчугину явно не хватало.

— А если есть, то что? Косарев задержан на месте преступления! Ему будет предъявлено обвинение!

— По какой это, интересно, статье?

— Как это по какой? — удивленно вытянулся в лице дознаватель. — Статья сто пятьдесят восьмая. Кража. Кража, совершенная организованной группой лиц. От пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Что здесь непонятного?

— Ну, имущество вы у нас конфисковали.

— Какое ваше имущество?

— Ноутбук, видеокамеру, прочую технику…

— А кто докажет, что это ваша техника?

— Хозяйка дома. Она была с нами. Вернее, мы были с ней. Мы пришли в дом вместе с ней.

— И где она, хозяйка дома? Не было ее там.

— Она ушла. Сказала, что скоро вернется…

— Вернулась?

— Не знаю.

— И я не знаю. Не было у нас никакой информации. Так что не надо хозяйку дома сюда приплетать! — ухмыльнулся Кольчугин. — Надо в краже признаваться. Ноутбук украли, видеокамеры, пытались угнать моторную лодку…

— Вас, капитан, не поймешь, то людей мы убили, то дом обокрали. Вы уж определитесь, — совсем не весело улыбнулся я.

Исчезла Настя. Случайно исчезла, поддавшись внезапному порыву, или злонамеренно, так или иначе, но подставила она нас, что называется, конкретно. Сколько времени уже прошло с момента нашего задержания, а от нее ни слуху ни духу. Почему? Уж не потому ли, что она смогла договориться со Жмыховым и его хозяином? Может, Ремезовы заключили перемирие с ними, а одним из условий договора были наши с Ваней головы. Может, Настя и хотела бы выручить меня из беды, но своя рубашка ближе к телу…

— Сначала убийство, потом кража. Что здесь непонятного?

— Но к убийству мы не имеем никакого отношения…

— Показания вашего друга говорят об обратном.

— Я могу ознакомиться с ними?

— Пока нет. Всему свое время.

— Хорошо, когда это время подойдет, тогда и поговорим. В присутствии адвоката.

— Потом уже будет поздно.

— Не понял.

— Чем быстрей вы признаете свою вину, тем лучше.

— Кому лучше? Как лучше?.. Если Косарев признался, то какой смысл мне торопиться… Но ведь он не признавался, так? Если не признался, тогда есть смысл торопиться… Может, я не при делах? Может, это все он?..

— Вот и напишите, как было дело! — расцвел Кольчугин.

И я окончательно уверился в том, что Ваня ничего не рассказал про убийство. Значит, не зря я инструктировал его. Да и Кольчугина знатоком своего дела никак не назовешь: слишком топорно он работает.

— Так не было ничего! Не убивали мы никого. Нас хотели убить. Да, такое было…

— Кто хотел?

— Не знаю, какие-то люди… Они потом Ремезова убили…

— Кого, простите, убили?

— Ремезова… А разве нет?

Я нарочно смотрел на Кольчугина с растерянностью, близкой к испугу, провоцируя его на торжествующий укол в мою сторону.

— Нет, живой он! — расплылся в улыбке дознаватель.

— Что, всего лишь ранили?

— Да, всего лишь ранили…

— В больнице он?..

— Да… Кто в больнице? — спохватился капитан.

— Ремезов.

— Не знаю ничего.

— Значит, в больнице… Значит, договорились, — вслух подумал я.

— Кто в больнице? О чем договорились?

— Да паны, говорю, дерутся, а у холопов чубы трещат. Я хоть и не холоп, но мне досталось. А ты, капитан, холоп, на панов этих работаешь. Рано или поздно и тебе по самое не хочу достанется.

— Плотников, ты это, говори, да не завирайся-то! — вспылил Кольчугин. — Где ты здесь холопа видишь?

— Я бы тебе сказал, да только какой в этом толк?

Действительно, какой толк метать бисер перед се^ ей, только слова понапрасну тратить. Кольчугин лицо подневольное, что ему скажут, то он и сделает.

— Ты с хозяином своим поговори. Скажи, что я с ним встретиться хочу. Вину мы свою поняли, поэтому согласны все забыть и уехать отсюда раз и навсегда.

Увы, но я говорил об этом совершенно всерьез. Челюсть мне сломали, ливер отбили — это серьезно, но не смертельно. Я мужик и не должен падать духом от таких неприятностей. Потому и продолжил я поиски Альберта. А сейчас все гораздо более серьезно. Если Настя не даст показания в нашу пользу, то нас ждет тюрьма. Увы, у моей жены нет родственников среди заместителей министра МВД. Даже среди заместителей заместителя министра. И мои личные связи слишком слабы против обвинения в краже. Лет пять могут дать, а с учетом предвзятого к нам отношения и все десять… А еще Настя может заявить, что я ее изнасиловал. А сестрицей Аленушкой мне становиться совсем не улыбалось. Если уж тонуть, то под собственным именем…