На меня уставились три пары глаз: отца, матери и собаки. Мне кажется, они все от меня чего-то ждали.

– Хорошо, я постараюсь не так остро реагировать.

– Обещаешь? – настаивал отец.

– Обещаю попробовать.

– Ну-ка поцелуйтесь!

– Папа, все в порядке…

– Нет, поцелуйтесь!

– Какой же ты тяжелый, Патрик, сними с меня руку!

– Поцелуйтесь!

Я приблизила щеку к матери, она сделала то же; наши щеки встретились. Намек понят: я должна была сделать первый шаг. Я обняла и поцеловала маму, она меня тоже. Отец взревел «Оле!», Жюль подбежал к нему и тоже закричал, подражая ему. Мина залилась лаем. Я не собачий переводчик, но, думаю, она приняла нас за сумасшедших.

Мне стало неловко от такой принужденной близости. Я принялась мысленно искать выход, и как только нашла, тут же заявила, что пойду посмотрю почту, и побежала к двери.

Почтовый ящик был полон. Счета-фактуры, листовки, открытки и одно письмо, адресованное мне.

Белый конверт, ничего особенного, но мое сердце тут же удесятерило свои удары.

Почерк Бена.

Он мне написал.

Это, несомненно, хороший знак.

Привет Полина!

Я прочел все наши воспоминания. Из них я не забыл ни одного.

А вот ты, напротив, скрыла существенную часть нашей истории.

Теперь моя очередь напомнить тебе о некоторых важных эпизодах.

Их тринадцать. Первый прилагается.

До скорого,

24 января 2012 года

Всю вторую половину дня мы то и дело обновляли твою почту.

В лаборатории сказали, что результаты будут готовы около шестнадцати часов.

И вот пришло письмо. Ты кликнула. Открылась новая страница. Ты ввела секретный код. Появился документ.

Несколько секунд мы молчали, нужно было время, чтобы осмыслить то, что соответствовало этим цифрам. А когда поняли, я схватил тебя в охапку, и мы принялись танцевать по всей квартире, тесно прижавшись друг к другу.

У Жюля должен был появиться братишка либо сестренка.

Голубоватые очки и рубашка в тон – за время отпуска доктор Паскье ничего не изменил в своих пристрастиях. Я приготовилась к новой исповеди перед великим и ужасным Гаргамелем[75].

– Расскажите мне все. Как прошел отпуск в кругу семьи?

Мне было нужно сказать так много, что слова полились из меня потоком. А ведь необходимо было успеть выговориться за время консультации и ничего не упустить: ни моего гнева против матери, который я вполне осознала в себе, ни предполагаемого рецидива отца и последствий нашей слежки. Обиды сестры и ее жалкое существование, тронувшее меня до глубины души. Совместная опека над Жюлем, которую потребовал Бен. Моя возродившаяся дружба с братом. Отношения между мамой и бабушкой. Разговор с Нонной. Максим. Выздоровление Жюля, который перестал мочиться по ночам. Время, главное, время, позволившее мне задуматься о многом. Отсылка наших общих воспоминаний Бену.

– Он как-нибудь отреагировал? – спросил доктор.

Мне хватило четверти секунды на обдумывание ответа, который вылетел сам собой:

– Нет. Никакого отклика.

– Ну и что вы об этом думаете?

– Не знаю. Возможно, ему нужно еще немного времени, чтобы окончательно поставить точку.

Он склонил голову.

– За время вашего отпуска произошли какие-нибудь изменения в отношении ваших ожиданий насчет мужа?

– Нет, описывание наших воспоминаний лишь укрепило во мне уверенность: Бен – моя родственная душа. Но я не исключаю возможность и того, что у него на этот счет другое мнение. Теперь я знаю, что он может и не вернуться.

– Как вы себя чувствуете, когда это представляете?

Я закрыла глаза.

– Мне очень больно. Ужасно думать, что, может быть, только я и чувствую нашу любовь. Но разница в том, что теперь я считаю, что могу справиться.

В глазах великого мага загорелся интерес.

– А что, собственно, изменилось?

Я напустила на себя отстраненный вид.

– Может быть, он пережил нашу историю совсем не так, как я. И некоторые обстоятельства привели к тому, что он от меня отдалился…

– Что, например?

– Не знаю.

Он прищурился и внимательно на меня посмотрел. Настоящий «детектор лжи».

– Уверены, что не знаете?

– Да, уверена.

Он долго молчал с видом инквизитора. Я же тем временем рассматривала фотографии на стенах, шторы, ручки на столе. Все что угодно, только чтобы не смотреть правде в лицо.

– Если вы мне всего не расскажете, Полина, я не смогу вам помочь. Вы же понимаете?

Я кивнула. Во рту у меня пересохло. Мне захотелось поскорее уйти отсюда. Я не была готова.

– Не хочу вас подгонять, – продолжил он, – однако мы приступили к терапии уже несколько месяцев назад, но пока так и не подобрались к причине, которая вас гложет изнутри.

У меня на глазах выступили слезы, и резко заболел живот.

– Вы ничего не обязаны говорить, конечно. Когда вы пришли ко мне в первый раз, ваша мама рассказала мне об одном очень значительном для вас жизненном эпизоде. И помните: я здесь, чтобы вам помочь.

Ненавижу его. Ненавижу маму. Ненавижу Бена. Я ненавижу мой мозг, который подсовывает на первый план все, о чем я мечтаю поскорее забыть.

Видимо, придется рассказать.

Я вдохнула как можно глубже, хотя дыхание оказалось судорожным и прерывистым.

– Это правда. Я вам далеко не все рассказала.

20 сентября 2012 года

Пришел я точно – минута в минуту. Ты уже лежала на кушетке, когда я появился в кабинете. Ты посмотрела на меня укоризненно.

Я сказал в свое оправдание, что работы было столько, что я просто потерял счет времени.

Врач, проводивший УЗИ, попросил меня сесть и стал намазывать гель на твой живот. Потом он поднес датчик, и волшебство началось.

Мы видели ее уже в третий раз. Скоро мы сожмем ее в своих объятиях. Нашу дочь.

Вот она подняла вверх ручку, будто хотела с нами поздороваться. Я не спускал глаз с монитора, я был заворожен. Неужели это мы с тобой сделали? Магия чистой воды!