Помню еще по матери.

Как она менялась. Как светилась. Будто бы и не шла, а парила в воздухе.

И появлялась в ней какая-то тайна. Уникальная. Удивительная. Такая, что трепетать все внутри заставляла.

Улыбается и шепчет что-то.

Уже говорит с малышом?

Охренеть.

Но им там, в этом состоянии, виднее.

Может, он даже ее и слышит. И даже понимает.

Есть оно. Особенное общение. Особый разговор.

Когда не словами. И слова неважны. Когда сердца, что-то внутри общается. И слышишь. Слышишь внутри себя другого. Каждую грань его слышишь.

Блядь!

Я ведь ее так и слышал! Каждый миг, когда мы были вместе!

Сжимаю край стола так, что он разлетается в щепки, разлетаясь в моей руке.

Когда она последний раз ела? Ей нужно что-то особенное?

Блядь. Я ни хрена не знаю о кормешке будущих матерей!

Ну, не Мороку же мне звонить с такими вопросами!

Набираю ресторан, в котором обычно заказываю еду.

Выбираю все молочное и творожное. Еще красную рыбу на пару. Вроде она полезна. И фрукты.

Сам этот адрес не свечу. Для всех это просто заброшенная стройка. Так и должно оставаться.

Придется съездить самому.

С ревом срываюсь с места.

Лошадиные силы подо мной орут так, как будто готовы понестись всем табуном вскачь в разные стороны.

Сумасшедшая. Безумная езда. По всему городу.

В ослеплении.

Не понимая, мимо чего несусь.

Она.

Только она перед глазами.

И стиснутые собственные зубы, которые готов превратить в крошево.

И ее улыбка. Нежная. Тихая. Такая… Блядь, неземная!

Каааааак?! Как мне сдержаться, чтобы не стереть ее? Не убить?

Хуже тысячи проклятий эта одна улыбка!

И я несусь на сумасшедшей скорости.

От себя? К себе? Тому, прежнему, в котором одно ледяное спокойствие было и кусок камня вместо сердца? А вместо души голый спокойный и вечно хладнокровны рассчет?

Что мне дало это безумие? Что у меня отняло?

Взвесить бы на чашах весов.

Самому бы понять.

Что мне, на хрен, надо!

Неверных жен убивают. Тут один закон.

Неважно. Знала, не знала.

Пока тела мужа не увидела, не имела права быть с другим! Не на следующий день после похорон устраивать помолвку!

Прикрываю глаза, резко сворачивая на обочину.

Сжимаю до боли виски.

Сам. Я сам.

Чего я, блядь, хочу? Чего мне надо?

Вернуть себя прежнего? Жить без нее? Без чувств, как раньше?

Если верну, то либо убью, наказав по закону. Либо буду просто приходить и трахать. Плод этот на хрен вырежу. Со сроком только надо выяснить. А мне нарожает тех, кто от меня будет!

Или другую жену взять?

Так и запереть Мари в подвале. После наказания и аборта, разумеется.

Забыть. Жить себе спокойно.

Или вовсе. Вышвырнуть ее из жизни.

Послать к херам.

Выкупом уже не будет. Документы у нее новые. Можно считать, что царский подарок ей сделал. Может, ее даже какой-нибудь Динар очередной подберет. Жить, если захочет, сможет. На работу примут. А я чинить препятствий не буду.

Может, это и есть? Один. Единственный выход?

Просто вышвырнуть. Просто избавить ся от этой наркоты ненормальной.

И вернуться к прежней жизни.

В которой женщина лишь приложение к положению и статусу мужчины. Средство для удовлетворения и вынашивания детей. Твоих. Мать его, детей! Наследников! Истинных наследников!

И когда голова ледяная. Спокойная.

Но, блядь. Нееет!

Понимаю, и чуть не вою, задрав безумно голову к полной луне.

Как вурдалак стал, вот самый настоящий!

Жилы набухают до невозможности.

И ведь знаю.

Ни хера.

Не сотру эту ее улыбку неземную, запредельную.

Ведь если сотру, то уже навсегда.

Уже внутри у нее, не в теле, все каленым железом тогда выжгу.

И не будет тогда этой улыбки больше никогда. В ней — уже не будет. Перестанет она быть тогда той самой Мари. Навечно перестанет!

Убью. Убью я ее, если сотру эту вот улыбку. Убью навсегда. Безвозвратно.

А сам…

Сам я тоже. Без нее. Без этой улыбки теперь на хрен подохну!

Помню. Помню, как без памяти демоном был. Как вся жизнь смысла не имела. Хуже выжженой пустыни внутри было.

Так и будет.

Если ее вышвырну.

Если откажусь.

Вот та пустота. Она ведь вернется.

А лучше боль. Или ярость, от которой все нутро кровью истекает.

Лучше. Так.

Чем быть совсем неживым. Совсем внутри мертвым!

Сжимаю кулаки до хруста.

Это петля.

Дикая. Наркоманская петля!

И из нее не выбраться!

Снова срываюсь с места. Несусь в ночь.

Забираю в ресторане еду для Мари.

И снова мчусь.

К ней.

На полной скорости.

К самому себе.

Потому что без нее и я не я. И ни хрена. Ни хрена ничего в моей жизни не будет иметь смысла!

Мчусь и реву. Ору во всю глотку.

Это ведь убьет. Убьет, на хрен, нас обоих!

Отшатывается, когда вхожу в ее комнату.

Чувствую, вижу, под кожей ощущаю, как дрожит всем телом.

— Тебе надо поесть, Мари, — мрачно бросаю, окидывая ее озверелым, до боли в костях изголодавшимся взглядом, выкладывая еду на стол.

Прячется. Прячет от меня то, что принадлежит мне!

В простыню закуталась вся с ног до головы!

Неееет! Там мое! Все мое! Каждая клеточка ее тела! И нутро! Оно тоже мое! Пусть и о другом смеет думать! Каждая ее мысль все равно! Моя! Вся она! Вся она мне принадлежит! Каждой каплей своей крови!

— Перестань закутываться, — резко дергаю простыю вниз.

Обхватывает себя обеими руками, а меня раздирает. Мозги взрывает на части.