Я бледнею.

— В смысле? Что значит, плохо?

— Ну… Это не ко мне. Вы у нее спросите.

Разговор не складывается, а еще, как назло, Соня не желает угомониться: стучит в окно, дергает ручку на дверце.

— Ладно. Надеюсь, мы поняли друг друга, — говорю боссу после всего и выхожу из тачки.

Соня сразу набрасывается на меня с вопросами.

— Что это было, Орлов?

— Домой пошли, — тяну за руку чуть выше локтя.

— Кирилл, что ты наговорил моему боссу? Я должна сейчас перед ним извиниться? — взгляд бросает за мою спину как раз в тот момент, когда ее босс дает «по газам» и уезжает.

— Соня. Домой. Живо.

Я не ору, нет. Просто говорю гораздо строже, чем она привыкла. Удивительно, но Мартынова слушается. Молча движется к подъезду, а затем, достав из сумочки ключ от домофона, открывает металлическую дверь.

Молчим до тех пор, пока не оказываемся дома.

— Объясни мне, что сейчас произошло? — Соня начинает первой.

Становится напротив меня, руки на груди скрещивает. Вся такая злая, колючая.

Я тоже злой. Смотрю на нее сверху вниз, а в карманах джинсов сжимаю кулаки. Лишь бы опять не поругаться, а то мы так никогда не помиримся по факту. Я же приехал мириться, помниться.

— Это я должен спрашивать у тебя. Соня, почему тебя привез домой этот новый босс?

— Потому что.

— Многословно, да.

— Как есть, — плечами пожимает. — Ты зачем полез к нему в машину? Что ты там хотел увидеть?

— Поговорить хотел.

— Поговорил?

— Да.

— Кирилл, — глаза закатывает, прикладывает ладонь ко лбу. — Это уже не в какие ворота не лезет. Ты со своей патологической ревностью задолбал. Неужели ты настолько не уверен во мне, в наших с тобой отношениях?

— Я не уверен в твоих боссах.

— Да, блин… Орлов! — восклицает, едва ногой не топает. — Ты себя слышишь? «Не уверен в твоих боссах» — это мне что теперь, не работать?

— Работай, но не с боссами, которые хотят залезть тебе в трусы.

— Ну, все, Кирилл. Мое терпение скоро лопнет.

Соня круто разворачивается и направляется в кухню. Я догоняю ее в дверном проеме. Схватив за руку, разворачиваю к себе лицом.

— Давай не ссориться, пожалуйста.

— Очень хочу. Но ты…

— Я постараюсь быть сдержанным. Ты не давай мне повода ревновать.

— Кирилл, а если я вспомню свой повод для ревности?

— Там не к чему ревновать, Сонь.

— Неужели?

— Да! Сейчас суд вынесет решение, и я попрощаюсь с Настей.

— Настенькой ты хотел сказать, — выдает язвительным тоном, и я улыбаюсь.

Раскрываю объятия, и Соня льнет к моей груди.

— Не ревнуй. Я твой. Только твой, — целую в макушку.

— Тогда не называй других женщин ласковыми именами. Я начинаю нервничать, а нервничать мне вообще нельзя.

— Хорошо. Больше не буду, да. А нервничать тебе, действительно, противопоказано. Иначе превращаешься в Гарпию, которую я еле терплю.

— Вообще-то мне нервничать нельзя по другой причине. Я беременная, Кирюш. А Константин Владимирович меня подвез домой после того, как у меня случился приступ рвоты прямо при нем.

Я не сразу догоняю, что только что сказала Соня. Точнее, про беременность я услышал, а вот осознать эту новость как свершившийся факт — нет.

— Кир, — Соня касается моего плеча рукой. — Ты не рад, что ли?

— Рад, — отвечаю поспешно.

— Что-то незаметно. Ты сейчас похож на старый зависший компьютер.

Соня хихикает, глядя на меня с нисхождением, а я только-только начинаю понимать, что в следующем году стану отцом, что буду качать на руках сына или дочку. А еще… Мартынова снова станет Орловой! Теперь точно не уйдет. Моя. Навеки моя!

— Сонь, ты реально беременна? — спрашиваю я и мартышка согласно кивает.

Сильные эмоции обрушиваются на меня совсем внезапно. Подхватываю на руки любимую малышку и кружу ее в воздухе до тех пор, пока она не умоляет прекратить крутые виражи.

— Кир, — лбом прижимается к моему лбу, — я не знаю, что нас ждет, но мне очень хочется родить ребенка.

— Родим. Ты чего-то боишься?

— Боюсь. Наши отношения. Все запутанно. Натянуто.

— Исправим.

— Думаешь, сможем? — Соня немного отстраняется, в глаза заглядывает с надеждой.

Кладу руку на пока еще плоский живот мартышки, глажу его плавными движениями вниз-вверх.

— Сможем. Ради нашего ребенка мы сможем все.

— Кир, твоя мама. Моя, — огорченно вздыхают. — Я даже не представляю, как мы все это вывезем.

— Не волнуйся. Тебе же теперь это нельзя. Я все возьму на себя. Поговорю с будущими бабушками и поставлю их перед фактом. Либо они его примут, либо дружно пойдут лесом.

— С мамами так нельзя, — качает головой. — Знаю, ты иногда бываешь очень резким. Ты их обидишь.

— Сонь, ты и наш ребенок — самое важное. Ради нашего счастья мамам придется смириться.

Мартынова соглашается кивком головы, а я смотрю на нее и ощущаю какие-то новые чувства. Это не просто любовь, пронесенная через годы, это — моя жизнь в прямом смысле этого слова. Отныне я даже думать не смею, что мы с рыжей капризулей можем существовать по отдельности. Нет. Ни за что и никогда. Вместе до конца жизни. Теперь только так.

***

Кир остается у меня ночевать, а утром, когда я только открываю глаза, заявляет, что с этого дня мы снова живем вместе. Я не возражаю, хотя возвращаться в его квартиру вообще не хочу. Там я не чувствую себя хозяйкой. Будто квартирантка какая-то и все благодаря «любимой» свекрови.

Я готовлю завтрак, стоя у кухонной плиты. Кир сидит за столом и просматривает почту на моем ноутбуке.

— Кир, я тут подумала… — захожу издалека, хотя знаю, что он ответит. — Может пока не будем говорить нашим родным о моей беременности. Я еще даже не была у врача.

— И что? Быстрее скажем, быстрее нас поймут.

— Не знаю. А вдруг у меня, не дай бог, что-то пойдет не так… Как потом быть?

— Сонь, — поднимается из-за стола и движется в мою сторону. — Чего ты боишься, девочка моя?

— Не знаю. Ощущения какие-то странные. Мне очень сильно плохо. Постоянно тошнит. Я ничего не ем, Кир. Разве это нормально?

— Ну вот сходишь к врачу и узнаешь.