Перестав смеяться, Марк сосредоточенно разглядывает мое лицо из-под ресниц. Я тоже успокаиваюсь. Чтобы отпить кофе, приходится иногда отворачиваться, потому что страстный – по-другому вряд ли назовешь − взор Ферраро тяжело вынести. Молчание затянулось. С целью абстрагироваться, вытаскиваю телефон и снимаю блокировку дисплея с помощью пароля. Сообщения, присланные Диего, остались не прочитанными, ввиду этого я открываю их. До меня не сразу доходит смысл написанного другом текста. Только через несколько бесконечных мгновений я прозреваю:

SMS #1: “Лукас попросил о встрече. Я не могу дозвониться до тебя. Что ты думаешь на этот счет?”

Я думаю о том, что не получала его звонков. Не было звонков.

SMS #2: “Он настаивает, Ева. Извини, я просто не хочу иметь проблемы с самим Блэнкеншипом, сама понимаешь. Я решил пойти. Он ждет меня в Antico Caffè Greco.*3* Мне кажется, разговор пойдет о тебе”.

Второе сообщение было прислано полчаса назад. А кафе Греко построено на этой улице. На Виа деи Кондоти. Сама того не сознавая, поворачиваю голову к арт-кофейне. Оттуда, словно по заказу, выходят двое мужчин. Один − жилистый и высокий, другой − меньшего роста, смуглее, облаченный в короткое черное пальто. И тот, и другой молоды, не замечают меня, что-то обговаривая меж собой. Смотрю на Маркуса. Убеждаюсь, что он удерживает глаза на мне. Не подозревает о находящихся тут Лукасе и Диего. Я собираюсь сказать ему об этом, вскидываю ладонь в направлении парней, но вдруг Ферраро, улыбнувшись чуть шире, приближает полноватые губы к моим и скрепляет их в поцелуе.

___

*1* – Четвёртый район Рима. Название переводится с итальянского языка как «Марсово поле».

*2* – Разновидность приготовления кофе латте. В этом случае одну треть напитка составляет эспрессо, а оставшиеся две трети горячий шоколад, молоко и взбитые сливки.

*3* – Анти Каффе Греко (или просто Кафе Греко) – это арт-кофейня, расположенная неподалеку от Испанской лестницы в Риме. Уютное заведение, гостями которого успели побывать: Байрон, Гете, Бальзак, Стендаль, Гоголь, Ганс Христиан Андерсон, Шопенгауєр, Вагнер, Китс и многие другие люди искусства.

Ева

На секунд десять мир исчезает. Поцелуй Маркуса настолько неожиданный, что я впадаю в ступор, не имея возможности сделать что-либо. Ни веки, ни руки не поднимаются. Ничего не вижу и не могу его оттолкнуть. С одной стороны я схожу с ума от понимания, что Лукас наверняка увидел, как его лучший друг возвышается надо мной, положил ладонь мне на спину и… Черт! Но с другой стороны осмысление того факта, что Блэнкеншип уже не имеет права на меня и он не будет вмешиваться, снедает. Я не отодвигаю от себя Маркуса, принимая его чуткие, нежные ласки потому, что где-то в глубине души надеюсь на ревность Лукаса.

Ненавижу себя.

Маркус полностью поглощен мною. Кажется, вся планета перестала для него существовать, пока он дарил мне проникновенный поцелуй, исполненный бархатными, лилейными движениями. В финале, прежде чем чуть отодвинуться и примкнуть наши лбы друг к другу, Ферраро убрал руку с моей спины и бережно положил ее мне на щеку. Он выдохнул и улыбнулся так… сладко.

– Я знал, – отзывается хрипловато он, – что с тобой это делать невероятно, но и представить не мог, что моя мечта однажды сбудется.

Мои ресницы взметнулись вверх, но его глаза так и остались закрытыми. Внезапно я почему-то и думать забыла о Лукасе и Диего. Я могу наблюдать, как насилу приметные ямочки появляются на лице Маркуса. Очаровательные, крохотные. Парень напротив ликует, словно выиграл в лотерею баснословную кучу денег!

Сделав маленький шаг назад, Ферраро чмокает меня в губы. Как ни в чем не бывало, делает глоток кофе теплого кофе, не отрывая глаз, в которых изумруд составил пару жареному миндалю. Я провожу параллель между данным дуэтом и нами с Марком. Не сочетаемые сочетания.

– Я говорил, что не посмел бы притронуться к тебе, – напоминает итальянец, бросив взор на фонтан. – Но ты, как запретное лакомство. − Он добавляет: − Самое вкусное, что я когда-то вообще пробовал.

Покраснев, я отодвигаюсь от него и глубоко вздыхаю. В конце концов, я все же храбрею и оглядываюсь на кофейню. Диего и Лукас стоят на том же месте, где я созерцала их перед тем, как позволила Марку поцеловать себя. Британец ловит мой взгляд. Я могу только изредка моргать, отмечая у него озадаченность, постепенно превращающуюся в злобу. Огонь в голубых глазах не спрятать. Я предупреждаю свое сердце о том, что это просто у него просыпается забытое чувство собственности. Как в моменты, когда кто-то подбирает вещь, которая тебе, в принципе, больше не надобна, но ты готов отобрать ее только лишь потому, что она − твоя.

Маркус переводит внимание вновь на меня, а после − фокусирует его на Лукасе, ведь на него смотрю я.

– Какого черта он тут делает? – ошалело и едва слышно, произносит Марк.

В карих глазах Диего читается подобный вопрос. Что-то вроде: “Какого черта ты только что разрешила сделать Марку Ферраро?!” Я сглатываю, как ни странно, в унисон с испанцем. Теперь мы глядим друг на друга. От того исходит ощутительное осуждение. Мне стало интересно, о чем как-никак беседовал он с Лукасом. Порицание Диего можно осязать. Оно такое сильное, что, надо полагать, я совершила преступление!

– Не знаю, – машинально отвечаю, прибывая в некотором смятении.

Ни Маркусу, ни мне не требуется рассуждать о том, подойти ли к парням в метрах восьми от нас, поскольку те сами без спешки шагают к нам. Я напрягаюсь, и в этот же миг Ферраро снова обнимает меня за талию, прижав грудью к зимней джинсовой куртке. Не знаю, как реагировать. Если отпряну, выставляю в глупом свете Марка. Дело не только в том, что я беспокоюсь за его репутацию. Я не хочу повышать уровень самодовольства и самомнения Лукаса.

Скучаю по тому времени, когда он одевался в толстовки, свитшоты и джинсы, но в сером костюме-тройке, темно-сером пальто в черную клетку и в лакированных оксфордах он выглядит респектабельно и важно. В точности как политик.

– Чао, Ева, – кисло здоровается Диего.

Он, вероятно, не знает, как вести себя в такой незнакомой для себя ситуации.

– Чао, – отвечаю ему, но затем возобновляю процесс разглядывания Лукаса.

Нужно делать хотя бы не так заметно. Проклятье. Наверняка он заметил! Конечно, я тоскую по нему. А когда это прекращалось? И Блэнкеншип разглядывает меня с присущей ему хищностью в знойном взгляде. Я не знаю, куда деться от этих ярко-бирюзовых глаз.

– Здравствуй, Марк, – сдержанно приветствует лучшего друга, не прерывая зрительного контакта со мной.

Ферраро небрежно откликается:

– Салют, – наряду с этим хватка на моей талии становится нерушимой.

Марк взмывает руку вверх, молчаливо выражая свою расположенность к Диего.