Операция прошла успешно, без осложнений. Настроение выправилось — спать уже не хотелось, разошелся, разогнал сонливость.

На занятии с четвертым курсом стоматологического факультета (подмена заболевшей ангиной Короткевич) учились диагностировать виды остановки кровообращения с помощью клинических и кардиографических признаков и отрабатывали принципы и последовательность реанимационных мероприятий. Данилов уже немного освоился с преподаванием, хотя бы настолько, чтобы начать чувствовать группу, быстро понимать уровень ее подготовки и в соответствии с ним вести занятие.

А еще он научился ставить на место недоучек с манерами всезнаек, которые, нахватавшись по верхам отрывочных знаний, считали возможным и приемлемым спорить с преподавателем.

Данилов не возражал против дискуссий, считая, с полным на то основанием, что таким образом и занятие становится интереснее и материал усваивается лучше, но дискуссия должна быть умной, иначе какой от нее толк? Хочешь блеснуть умом и уесть преподавателя? Флаг тебе в руки, то есть знания в голову. Углубись в тему как следует и получай заслуженные дивиденды. А попусту и лезть нечего. Возражения и доводы на уровне я где-то читал или слышал Данилов отметал сразу же.

— Я где-то читал, что Земля плоская, а Луна и Солнце имеют одинаковые размеры, — говорил он, закрывая тему.

Помимо всезнающих недоучек попадались среди студентов и неверующие Фомы, вставлявшие свои: «Почему так?» — к месту и ни к месту. Некоторые просто издевались подобным образом над преподавателем. Данилов взял за правило отвечать на два-три почему, а в дальнейшем просто рекомендовал литературу по теме и вел занятие дальше. Помогало.

Репрессивных мер Данилов не любил и никогда к ним не прибегал. Взрослые же люди, без пяти минут коллеги. В самом крайнем случае он заявлял, что никого насильно на занятии не держит и те, кому неинтересно, могут выйти и заняться чем-то более привлекательным. Традиционная преподавательская уловка не срабатывала (студенты не верили в то, что покинувшим занятие не поставят пропуск), но поддержать шатающуюся дисциплину помогала.

Короткевич однажды в рамках обмена опытом сказала, что несобранную группу лучше сразу вести в отделение и проводить все занятие там, якобы это помогает, но Данилов придерживался противоположного мнения. В отделение стоит вести собранные, если можно так выразиться, группы, а не тех, которые «шалтай-болтай». В больнице нечего дурака валять, особенно в реанимации. Это можно с успехом делать и в комнате для практических занятий.

Сегодня насмешил один из стоматологов, ляпнувший на середине занятия:

— Анестезиолог-реаниматолог — ужасная специальность. Хуже нет.

— Тяжелая, — согласился Данилов. — Но особого ужаса я никогда не замечал. Может, расскажете, в чем он?

— В том, что клиент не видит, как вы работаете, — студент снисходительно улыбнулся. — Ни во время наркоза, ни во время реанимационных мероприятий. И родственники тоже не видят, а раз не видят, то не понимают, за что надо деньги платить. То ли дело у нас — пломба, удаление зуба, протезирование… Товар, то есть услуга — налицо.

Заводиться на тему, кто за что и кому должен платить, Данилов не стал, ибо бесполезно. Сказал сухо: «Рад за вас» — и продолжил занятие. Стоматология — самая коммерциализированная специальность, была и будет такой во все времена.

Про то, как зарабатывают некоторые анестезиологи-реаниматологи, Данилов тоже не стал рассказывать. Даже в плане ознакомления и сравнения. Чтобы не говорили потом, что он на занятиях студентов плохому учит. Преподавать надо только хорошее.

В час дня Данилов отправился обедать в больничную столовую для сотрудников. Он обедал не каждый день — иногда не было времени или просто не хотелось, но сегодня утром не хотелось завтракать, а без плотного утреннего завтрака до вечера не дотянешь или изведешься от голода.

«Только бы не рыба», — думал он, идя по переходу в соседний корпус. Традиционные рыбные четверги поварами не соблюдались, такие дни были плавающими, без привязки к определенным дням недели, но если уж выпадала рыба, то без вариантов. На первое — неизменный рыбный супчик с пшеном (по мнению Данилова — дикая гадость, которую и баландой-то назвать язык не повернется), на второе — филе или котлеты с гарниром. Что филе, что котлеты, и без того не слишком аппетитные, при касании их вилкой начинали расползаться. Посмотришь — и сыт.

Повезло, день был мясным. Мясо почему-то удавалось местным поварам намного лучше рыбного. То ли сами они рыбу не жаловали, то ли просто карма у них была такая.

Салат из овощей с ветчиной, рисовый суп с фрикадельками, две порции азу с картофелем и пудинг из творога с изюмом… Что еще нужно голодному человеку, чтобы наесться и почувствовать себя счастливым? Данилов таким себе и почувствовал — счастливым и слегка сонным. Бессонная ночь есть бессонная ночь, это только до двадцати пяти лет можно, как выражался один из фельдшеров на «Скорой помощи», «не поспать ночь и остаться человеком». Потом отсутствие сна начинает сказываться, и чем дальше, тем сильнее. То ли еще будет…

— А вас студентка искала, — сообщил вернувшемуся на кафедру Данилову аспирант Кадиев.

— Какая?

— Такая симпатичная куколка, кажется, с пятого курса, она не назвалась.

— А что хотела?

— Данилова хотела, Владимира Александровича. Интересовалась, до скольких часов вы на работе бываете. Я сказал до трех точно, а там, как получится…

Данилов осмотрел комнату для практических занятий на предмет обнаружения забытых сумочек, пудрениц, кошельков и всего прочего, но кроме рекламного лореалевского проспекта ничего не нашел. На всякий случай перелистал проспект, но ни денег, ни каких-либо записок в нем не обнаружил. Не иначе, как какая-то активная и сознательная приходила за темой для студенческой научной работы или собиралась просить разрешения подежурить.

Когда-то в семьдесят седьмой больнице со студенческими дежурствами было просто. Есть охота — приходи да дежурь, рук повсюду не хватает, особенно по ночам, когда персонала минимум, а пациенты норовят оторваться на нем по максимуму. Даже самому бестолковому и неопытному помощнику найдется дело, хотя бы посидеть на посту и в случае чего разбудить медсестру.

Потом, одно за другим, посыпались неприятности. Две парочки, оставшиеся якобы на дежурство, на самом деле, не имевшие места для уединенных встреч и желавшие сэкономить на номерах (для большинства студенчество — не самая богатая пора), были застигнуты персоналом. Одну накрыли в пустой палате эндокринологического отделения. Любовников выдал характерный ритм скрипа кровати. Дежурные медсестры, обнаружив непрошеных гостей, никак не могли понять, откуда те взялись и как смогли пройти в самую дальнюю от входа палату незамеченными.

Другую парочку, проникшую в закрытое по ночам консультативно-диагностическое отделение (долго ли, при наличии элементарных слесарных навыков, открыть простейший замок при помощи швейцарского армейского ножа?), обнаружил бдительный охранник. Заметил приоткрытую дверь, которой по всем правилам было положено быть запертой на замок, заинтересовался, вошел, пошел на шум и застиг нарушителей режима в самый ответственный момент.