– Сейчас я ничего не помню. И если ты… – Габриэль осекается и поспешно исправляет ошибку: – Если вы хотите, чтобы я вспомнил, то скажите же мне наконец, что произошло той ночью, и, может быть, тогда я пойму, что вам от меня нужно.

– Нет уж, я не собираюсь облегчать тебе задачу. Придется тебе помучиться, если хочешь когда-нибудь увидеть свою девушку.

– А знаете что? – Габриэль уже не может сдерживаться. – Вы живете в собственном больном мире, и кто знает, может, и сами понятия не имеете, что действительно произошло той ночью. Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Вы считаете, будто я виноват в чем-то, что с вами случилось. Хорошо. Я же не спорю! Но пока вы пичкаете меня вот такими дерьмовыми намеками, все это не имеет ни малейшего смысла…

Ответом ему служит гнетущая тишина.

– Так значит, ты мне не веришь? – спрашивает Вал.

Габриэль уже сожалеет о сказанном. Может быть, он зашел слишком далеко и тем навлек на Лиз опасность.

– Ну хорошо. – В голосе Вала опять слышится безграничное спокойствие. – Ты помнишь свою пижаму? Ту, с Люком Скайуокером на груди?

«Пижама. Он знает о пижаме!»

«Ну и что? Ты постоянно носил ту дурацкую пижаму».

– На поле́ куртки, – продолжает Вал, – остался кровавый отпечаток. Ты схватился за нее рукой, спускаясь в подвал.

«Этого быть не может. Этого он не может знать».

«О господи… Он там был».

– Да кто же вы такой?! – хрипло шепчет Габриэль.

Нет ответа.

– Что вам известно? – Голос Габриэля дрожит. – Алло?

– «Carpe Noctem», – говорит Вал.

Затем слышится щелчок, и связь прерывается.

Берлин, 19 сентября, 16: 25

Звонок Вала полностью выбил Габриэля из колеи. Он даже не подозревал, что стоит на краю пропасти. Что ж, теперь он падал в бездну.

Влияние этих слов было невероятно мощным – Габриэль точно принял слишком много кокаина. Сердце бешено колотилось, мысли роились в голове, по телу проходила дрожь, как бывает при высокой температуре, сознание путалось от нехватки сна.

Мобилизовав последние резервы организма, как наркоман в поисках спасительной дозы, Габриэль вышел на улицу и купил снотворное.

Он провалился в сон, как в смерть.

Проснулся он в пижаме. Удивительно, почему она до сих пор ему по размеру? Курточка с Люком Скайуокером свободно болталась на его груди – груди одиннадцатилетнего мальчика. Языки пламени взвивались к багровеющему ночному небу. Дом пылал, но Габриэль знал, что ждать нельзя. Нужно было вернуться. Босиком по раскаленной плитке, пальцы правой руки сжимают полу куртки.

Дверь распахнута, дверной косяк полыхает, за порогом – первая ступенька лестницы. И Габриэль спускался по этой лестнице, ступенька за ступенькой, посреди всего этого жара, среди огня, а лестница все не заканчивалась, хотя он преодолел уже тысячу ступеней. Габриэль оглянулся – порог дома был прямо за ним, а в дверном проеме стоял пожарный – или то был полицейский? Мужчина протянул ему руку. Лицо полицейского было ему знакомо, но он не хотел брать этого человека за руку, начал отбиваться, помчался вниз по этой нескончаемой лестнице, споткнулся… На ноги он поднялся уже в лаборатории. Его охватила паника. Никто не должен был знать о папиной лаборатории, даже полицейский!

А потом сон порвался, как туго натянутая струна, и Габриэль вскинулся в холодном поту.

На часах светились цифры 14: 27. Он проспал почти шестнадцать часов. Ноги затекли, но ему удалось встать. Из зеркала на него смотрел кто-то незнакомый, и потребовалось немало холодной воды, чтобы прогнать этого чужака.

Что там сказал Вал? «Carpe Noctem»? Что это вообще значит?

Габриэль попытался упорядочить хаос в своей голове. То, что Вал упомянул о пижаме с Люком Скайуокером, ужаснуло Габриэля. Пижама была единственным, что ему и Дэвиду удалось спасти из прежней жизни. А кровавое пятно на поле курточки стало отметиной, в которой запечатлелся ужас той ночи. И хотя Габриэль не помнил, когда и как этот отпечаток появился, он знал, что раньше этого пятна на пижаме не было.

Голос Вала эхом отдавался в его мыслях: «На поле куртки остался кровавый отпечаток. Ты схватился за нее рукой, спускаясь в подвал».

Подвал… Значит, это не примерещилось ему в кошмарах, той ночью он действительно спускался в подвал. А лаборатория? Там он тоже побывал? Может быть, все дело в лаборатории? Но что там делал этот Вал? Как он вообще очутился в доме? И почему у Габриэля была кровь на пижаме? Может быть, то была вовсе не его кровь?

В приюте пижаму не раз стирали, чтобы вывести кровавый отпечаток ладони – красное пятно бледнело, но с ним блекло и изображение Люка Скайуокера. Невзирая на выцветшую ткань и связанные с этой пижамой ужасные события, пижама с Люком была единственным напоминанием об их прежней жизни, и потому и Габриэль, и Дэвид относились к своим пижамам, как к настоящему сокровищу.

Сохранил ли Дэвид свою пижаму?

При мысли о брате сердце Габриэля болезненно сжалось. Та ночь должна была сблизить их – и все же почему-то именно она их разлучила.

Впервые в жизни Габриэль пожалел о том, что тогда запер Дэвида в комнате. Может, брат рассказал бы ему, что случилось той ночью. И Габриэль до сих пор не знал, что брат слышал оттуда, а что нет.

Может быть, стоит поговорить с ним об этом?

Габриэль оделся: черные джинсы, темный свитер, простая черная кожаная куртка, скрывающая лицо бейсболка.

Терять было больше нечего, а Дэвид оставался его последней надеждой получить хоть какую-то информацию, которая могла бы пробудить в нем воспоминания.

И потому Габриэль вышел из гостиницы и пешком направился к брату. После смерти Йонаса он бросил «крайслер» на боковой улочке – на тот случай, если продавец в киоске вспомнит минивэн, в котором на его глазах Йонас куда-то уехал.

Теперь, стоя перед дверью Дэвида, Габриэль уже не так уверен в том, что поговорить с братом – хорошая идея. Он оглядывается по сторонам, затем нажимает на кнопку домофона. Кнопка теплая, дверь прогрелась в лучах солнца.

«Его там не будет, Люк. Когда он тебе нужен, его никогда нет на месте».

Габриэль хочет возразить, но тут слышится щелчок в динамике домофона.

– Алло?

– Привет, это я. Габриэль.

Молчание.

– Дэвид?

– Ты с ума сошел?! Сюда приходила полиция, тебя разыскивают.

– Я знаю. Но они ведь ушли, верно?

Опять молчание. Дверь открывается.

– Поднимайся.

Габриэль входит в лифт, вновь подмечая, какое здесь все чистое. Дэвид уже стоит в дверном проеме – худощавый, бледный, зеленоглазый.