– Что бы ты сделала на его месте?

На лице Иветты проступают багровые пятна.

– Ты бы позволила себе сбежать? Ты бы…

– Заткнись! – кричит Иветта. – Его зовут Вал. Ясно? Вал!

Лиз испуганно вздрагивает. На мгновение она теряет контроль над мышцами, струя бьет в ведро. Она поспешно сдвигает ноги, пытается сдержаться…

Но Иветта подается вперед и резким движением раздвигает ей колени. Лицо у медсестры уже совсем красное. Лиз вскрикивает от неожиданности – и чувствует, что уже не может сдержать мочеиспускание.

– Итак, теперь и ты знаешь! – В серых глазах Иветты стоят слезы. – И теперь ты знаешь, что он и тебя ни за что не отпустит. Ни за что! Потому что теперь и ты знаешь, как его зовут.

У Лиз в голове не остается ни единой мысли. От плеска мочи в ведре она сгорает от стыда, старается не обращать внимания на запах, но тщетно – даже тогда, когда звуки прекращаются.

Иветта грубо хватает ее под мышки и, не подмыв, перекладывает на кровать. В ее серых глазах сверкает злость.

– Мерзкая рыжая ведьма. Он предупреждал меня. – Она несет стул и ведро к двери и отпирает замок. – А я думала, ты не такая.

Медсестра выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Слышится скрежет замка.

Лиз устало смотрит в потолок.

«Вал».

Наконец-то – имя. Ее мучитель словно сделался не таким страшным, когда оказалось, что и у него тоже есть имя.

Но Лиз сейчас думает о другом. Ей кажется, что она уже где-то слышала это имя.

«А может быть, я ошибаюсь», – думает она, проваливаясь в сон.

Берлин, 23 сентября, 20: 23

Дэвид вешает трубку и смотрит в окно. Ветер швыряет дождевые капли в стекло. Соседний корпус телекомпании скрыт за пеленой ливня. Дрожащими руками Дэвид прячет в карман визитку с номером телефона. Голова у него раскалывается. Достав из ящика стола две таблетки аспирина, он запивает их глотком остывшего кофе с молоком и смотрит на экран телефона. 20: 24. У него есть еще целый час.

Ему хочется запереть дверь кабинета, свернуться клубочком на диване, точно кот, и уснуть, погрузиться в глубокий крепкий сон до самого конца года – при условии, что ему не будут сниться сны. Дэвид потирает глаза и вздыхает. Как будто он мог бы уснуть!

Он вновь смотрит на грозу и невольно ежится.

Небо исходит рвотой.

Если бы ему только удалось отделаться от этой картины. Она преследует его кошмаром, постоянно возникает перед внутренним взором: лицо отца, мертвое, перекошенное, гротескная дыра в голове матери, липкая красная лужа на полу… Если бы кто-то просканировал его сознание, то обнаружил бы именно эту картину.

Дэвид пытается представить себе Габриэля в пижаме с Люком Скайуокером и с пистолетом в руке. Пытается объяснить себе, почему его брат мог выстрелить. Но у него ничего не получается.

Вот бы дождь смыл это все!

Он думает о Шоне, о том, что так и не встретился с ней в «Санта-Медиа» и после этого не попросил у нее прощения. Всю его жизнь словно сорвало с петель, как дверь. Дверь, в которую вошел Габриэль.

Он тянется за мобильным, набирает номер Шоны – но тут звонит телефон у него на столе. Ругнувшись, он сбрасывает вызов и берет трубку рабочего телефона.

– Науманн.

– Буг.

От голоса директора Дэвид чуть не оглох. Только Буга ему сейчас не хватало!

– Почему от тебя ничего не слышно? – осведомляется директор. – Мы же договорились, что ты разработаешь идею шоу о преступности.

– Я работаю над этим, – устало отвечает Дэвид.

– Ага. Ты, наверное, имеешь в виду, что у тебя до сих пор ничего не готово.

– Ничего, что можно прописать в отчете, – лжет Дэвид.

Буг раздраженно вздыхает.

– Слушай, Дэвид, пока ты там дурью маешься и ни хрена не делаешь, у тебя тут проблемы назревают. Мне кое-кто позвонил…

– Кто позвонил?

– Старик. По поводу тебя.

– Фон Браунсфельд? Но почему он звонит тебе насчет меня? – удивляется Дэвид.

– Вы с ним недавно виделись. У меня в приемной, помнишь?

«Как будто я мог забыть об этом!» – думает Дэвид. В тот день Буг объявил ему, что теперь он руководит и отделом развлекательных программ, а значит, становится его непосредственным начальником.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, тут такое дело… Для фон Браунсфельда очень важна репутация. Он навел справки насчет «Treasure Castle» и весьма разозлился. Спросил у меня, почему у нас работает человек, признанный виновным в нарушении авторских прав.

– Нарушение авторских прав? – Дэвид возмущенно ловит ртом воздух. – Признанный виновным? Мы подписали мировое соглашение, чтоб ему пусто было! Это совсем другое дело! До суда даже не дошло!

– Да какая разница, Дэвид! Суть-то та же. Сам знаешь, как оно бывает.

У Дэвида ладони покрываются по́том.

– И… что это значит?

– Он хочет тебя уволить.

«Уволить». Это слово будто вспыхивает в тишине – и не гаснет. Дэвид опускается на подлокотник кресла. Дождь бьет в окно – будто гвозди вколачивает.

– Ты шутишь.

Буг молчит – учитывая обстоятельства, его молчание красноречивее любых слов.

– Он… он не может так поступить.

– Может. Телекомпания принадлежит ему. – Буг покашливает. – Слушай, Дэвид, хочешь верь, хочешь нет, но мне это тоже не нравится. Ты парень башковитый, и, когда ты не впадаешь в морализаторство и не ведешь себя как размазня, с тобой приятно иметь дело. И мне, честно говоря, глубоко насрать, украл ты чью-то идею или нет. Главное, чтоб идея была что надо. Вот только проблема в том, что сейчас никаких идей у тебя нет. А значит, у меня нет повода вступаться за тебя перед фон Браунсфельдом. Понимаешь, о чем я?

– Ну… да, конечно.

– Так что дай мне уже повод, парень.

– А когда будет принято решение? Ну, об увольнении?

– Оно уже принято. Завтра получишь письмо с уведомлением о сроках. Но на оставшееся рабочее время ты будешь отстранен от должностных обязанностей.

Дэвид закрывает глаза. Быть этого не может.

– А теперь не дури, парень, – ревет Буг, точно читая его мысли. – Воспользуйся этим временем. Если до окончания срока у тебя получится придумать что-то стоящее, фон Браунсфельд может и отменить приказ о твоем увольнении.

– Это он так сказал?

– Нет. Это я так говорю.

Дэвид молчит.

– Так ты будешь за меня хлопотать?