Жизнь — стресс. Человеку надо позволять расслабляться — законными вещами, конечно же. А вот запрет на расслабление приводит как раз к разрушительным последствиям.

Позже объясню Литону этот парадокс. Он не из тех фанатиков, что закусывают удила и слепо идут за идеей. Он умный. Он поймет.

По моему знаку Алые открыли ворота, и первый покупатель — хозяин «Кружки пива» — начал заводить на эспланаду нанятые подводы. Я кивнул ему, он энергично раскланялся в ответ. В этот миг мимо него пронесли тяжелый раззолоченный портшез — закрытый паланкин, в котором сидел какой-то важный чин. Только что его — портшез этот самый — сняли с задка кареты и поднесли к распахнутым дверцам. Что-то — какая-то огромная туша — втиснулась из кареты в портшез; я наблюдал за этим вполглаза, и очень удивился, когда восемь дюжих носильщиков понесли портшез в мою сторону. Перед ним вышагивал тощий человек в строгих серых одеждах. На груди его висел какой-то надраенный медальон.

Портшез остановился сбоку от его сиятельства архканцлера. В дверце его было прорезано застекленное ромбовидное окошко, и из окошка этого глядел на меня огромный глаз. Нечеловеческий глаз, совершенно, глаз какого-то спрута, с огромным влажным, водянисто-серым зрачком. Глаз ощупал меня, затем снизошел до кота — удивился — и снова уставился на меня.

Тощий человек приблизился ко мне и, став несколько в отдалении от кота, спокойно сидящего на задних лапах, распевно, хорошо поставленным голосом молвил:

— Баккарал Бай, дюк дюков, прибыл к архканцлеру Торнхеллу!

Неприятности, от которых я умело бегал, все-таки настигли.

Распахнулась дверца портшеза, в темном проеме показалась громадная туша дюка дюков. Он был закутан в дорогие багряные меха, в которых я опознал красного соболя, поверх мехов лежали мотки золотых цепей. Гимн роскоши. Голова-глыба из-за наплывов жира совершенно утратила человеческие — пусть даже хогговские — черты. Глаза тонули в нависающих складках, рот тоже в них терялся. Брылья щек напоминали вспаханное поле. Жидкие черные волосы прилипли космами к вспотевшему лбу.

В портшезе сидело человекообразное чудовище весом, наверное, в двести килограмм.

— Ых-х-х… — одышливо молвил Баккарал Бай.

— Приветствую, — сказал я спокойно, предощущая, что сейчас будет.

— Ых-х-х…

— Баккарал Бай, дюк все дюков Санкструма, приветствует архканцлера Торнхелла и сожалеет, что архканцлер Торнхелл вчера не смог встретиться с ним.

— Передайте Баккаралу Баю, — сказал я, — что я сожалею тоже. Кот внес свою лепту, что-то мявкнув — мол, конечно же, он горячо сожалеет, но если его впустить внутрь, он может разнообразить скучную атмосферу портшеза прекрасными ароматами.

Глаз спрута выкатился на меня. Огромный серый зрачок созерцал его сиятельство и кота несколько секунд.

— Ых-х-х-х…

Не сразу, но я понял, что эти самые «Ых-х-х» не слова, а команды говорить, которые Баккарал Бай подает своему шнырю.

— Баккарал Бай, дюк всех дюков, лично прибыл уведомить вас о следующем…

Баккарал выпростал из меховых залежей руку-окорок, в которой находился ворох старых, пожелтевших бумаг с обмахрившимися и надорванными краями. О, я очень хорошо знал, какого рода это бумаги!

Восемь битюгов — каждый при мече — смотрели строго перед собой. По их красным шеям с набухшими венами я понимал, что вес на их плечах — огромен. Дюк всех дюков весил, пожалуй, не двести, а все двести пятьдесят килограммов.

— Баккарал Бай имеет на своих руках векселя имперского дома, заверенные подписями Растаров. Векселя эти на сумму в двести пятьдесят две тысячи крон золотом. Это общие долги имперского дома, переданные в ведение Баккаралу Баю видными людьми Санкструма, а также послами Адоры и Рендора — Сакраном и Армадом, а также это деньги, занятые непосредственно у дюка всех дюков. Баккарал Бай требует погашения всех без исключения долгов имперского дома Санкструма в течение двух недель от сегодняшнего дня без возможности отсрочки, без возможности частичных выплат, без возможности передать выплаты третьим лицам на частичное погашение. Сумма должна быть предоставлена в ведение Баккарала Бая целиком и полностью, в противном случае…

— Ы-ы-ы-х-х-х!

— Баккарал Бай закончил свои речи.

Дверца портшеза захлопнулась.

Если я чему-то и удивился, так это прекрасной сумме в двести пятьдесят две тысячи золотом.

Достать такие деньги даже за год, даже за два года, даже при отличной — а не разрушенной, как сейчас — экономике страны невозможно.

И так и так ясно — эту сумму я не сумею достать. Просто не выйдет, даже если заложу все земли страны.

Должен быть какой-то другой выход. Оглянусь — нет ли в кустах белого рояля? Только вмешательство высших сил может спасти страну и меня. Ну, или инопланетяне.

Женщина в черном исчезла.

Глава двадцать шестая

Руководить Санкструмом — все равно что собирать пальцами шарики ртути на мраморном полу. Как ни ловчи, они выскальзывают и снова падают, дробясь на мельчайшие капельки-проблемы…

Под «видными людьми Санкструма» Баккарал Бай имел в виду, очевидно, все три фракции, а так же принцев и принцесс Растаров.

Кто-то озаботился тем, чтобы за краткое время моего правления собрать все векселя в одном месте, возможно, выкупить их, что означало перемещение огромных по местным меркам сумм денег. Враждующие элиты достигли временного консенсуса — выражаясь чудовищным языком политологов. Если перевести двести пятьдесят тысяч крон золотом в земные мерки — это будет примерно десять-пятнадцать авианосцев типа «Нимиц», которые, на минуточку, стоят по пять миллиардов за штуку. Все три фракции жаждут моей крови. Никто не собирается вести переговоры. Уничтожить меня любыми путями — единственный приказ. Пока я не могу даже припугнуть их настолько, чтобы они немного умерили свои порывы… Со мной не хотят общаться даже послы Адоры и Рендора.

Где мне найти точки опоры?

У меня нет временного люфта для формирования команды, нет реальной власти. Пост архканцлера сейчас — это болтание над пропастью на хрупкой иссохшей ветке. А она хрустит, ох, хрустит, и в любой момент грозит обломиться…

Я держусь только благодаря тому, что вовремя озаботился поддержкой Бришера и Алых крыльев, но пока не могу усилить свои позиции, навязать инициативы фракциям Коронного совета, перейти к агрессивной защите… Но все изменится… завтра утром, после моего визита в Коронный совет.

Возвращался я в Варлойн краем дворцового парка, волоча под мышкой бочонок с редкостным вином из фиников. Позади двое Алых — и впереди тоже двое. Дерзкий кот шествовал рядом. Уж не знаю, как у него получалось шествовать, но он именно шествовал, перенося вес с одной лапы на другую с царственным величием, а не переходил на собачью трусцу, чтобы поспеть за моими шагами. Хвост размером с локоть взрослого человека — конечно, трубой. На меня кот не смотрел, однако иногда я замечал, что он косит взглядом, впрочем, без всякого любопытства. Кот, как и полагается умным хищникам, контролировал территорию и двуногого… не хозяина, нет, а, пожалуй, члена стаи, или прайда.