— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! — вскричал тролль на высоких нотах. — Прошу, помилуйте. Я Валтор, придворный живописец… Я хочу… — Он перевел дух, явно страдая от собственной ухарской смелости. — Хочу нарисовать ваш портрет!

Он обращался ко мне в суетливой спешке, дабы застолбить свои вычурные надежды. Высокий, почти женский голос никак не вязался с грозным обликом, в котором и от хоггов много было.

— Портрет? — переспросил я ошеломленно.

Валтор энергично кивнул, отведя перед этим клинки от горла.

— Я придворный живописец третьей категории, ваше сиятельство. Видел вас у храма Ашара, когда вы мандат получали… У вас… фактура! Ух, фактура! Позвольте же нарисовать ваш портрет, дабы в веках… В веках сохранилась память о ваших достославных… Задания исторического масштаба решаете вы… И вообще!

Я прервал его взмахом руки.

О, придворный живописец-лизоблюд третьей категории. Решил на свой страх и риск подластиться. А что? Вдруг прокатит, я укреплюсь во власти, тогда и он взорлит, сможет занять высокий пост среди местной… творческой интеллигенции. Станет как Гро при Наполеоне, придворным художником, художником-прилипалой. Тьфу, мерзость. А Гро после падения Наполеона кончил плохо — утопился в водах Сены. Прилипала не смогла жить без своей акулы.

Совесть — товар не ходкий, особенно у таких вот творческих прилипал.

А может, и не лизоблюд он… Ну, не вполне лизоблюд. Я заметил обширные заплаты на кафтане. Бедный тролль третьей категории. Миновал всю иерархическую прослойку из местного творческого болота, и напрямую к архканцлеру… Смелый, за это уважаю.

Он перехватил заляпанный пятнами красок мольберт, и утвердил его на тропке, и раскрыл, словно хотел приняться за дело прямо сейчас.

Ушлый малый. Я остановил его взмахом руки.

— Можешь нарисовать портрет… человека, которого никогда не видел? Просто с моих слов? И со слов кое-кого еще? — Я, конечно, имел в виду пленных Страдальцев.

— Д-даму?

— Мужчину. Маленького гнусного клопа с мертвыми глазами.

— Клопа?

— Да, такую кочерыжку… Мелкий тип, гнусный, мой старый приятель.

Он удивился, бросил руки на мольберт, от чего тот качнулся. Ладони у него были мясистые, похожие на медвежьи лапы. И челюсть огромная. Явно последствия акромегалии. Такие люди обычно невероятно сильны, хотя и добродушны, как тот Андре Гигант, что играл роль Феззика в «Принцессе-невесте».

— Полагаю, что смогу… Но сие потребует времени… — Он встрепенулся. — Но я почту своим долгом и приложу все силы! Красками, либо же пастелью? А может, просто грифелем?

— Плевать на время. Явишься завтра вечером ко мне в ротонду. Стражу я оповещу. Первый портрет нарисуешь грифелем, затем, если все получится — раскрасишь… тусклого клоуна. Нужно сделать портрет так, чтобы я уловил сходство. Если получится — я хорошо заплачу, и, может быть, даже больше, чем ты думаешь.

Он кивнул, начал рассыпаться в славословиях, взгляд его огромных тролльих глаз не отрывался от моего лица — явно запоминал, прикидывал, как будет рисовать не только Хвата, но и меня в разных торжественных позах, на коне, на башне замка, и так далее, и тому подобное.

Главное, чтобы под конем не изобразил, и висящим на воротах замка не нарисовал, если провалится завтра моя эскапада…

— Я сделаю, ваше сиятельство… Потребуется несколько листов бумаги для набросков, но задача выполнима! Буду подчищать, набрасывать, а вы изволите озвучить… приметы облика…

— Вот и хорошо. Значит, завтра вечером.

Я оставил живописца третьей категории на тропе, подхватил бочонок и двинулся в путь. Надеюсь, квалификация местного мазилы не уступает полицейским художникам в мире Земли.

Валтор шумно выдохнул и крикнул мне в спину:

— Но потом… я хотел бы создать ваш портрет наилучшими красками. Вы… и ваш кот! Это будет эпохально! Необычайно! Модно! У вас такой прекрасный кот… жирненький! Верно, какая-то заморская порода! Запомните: это будет эпохально!

Ну конечно же эпохально. Создать в Санкструме моду на портреты с котами, немножко не этого я хотел, принимая мандат архканцлера.

На центральной эспланаде дворца пестрая орда придворных взирала на пожар. Блестело серебро и золото костюмов, бряцали парадные цепи, неслись охи и ахи. Дамы обмахивались веерами, слуги в ливреях цвета отварных раков обносили господ напитками. Карнавал — это, конечно, было первое впечатление. На самом деле орава трутней с безопасного расстояния взирала на пылающее чрево Варлойна, обсуждала пожар, размахивала руками и суетилась. Огонь захватил высокую многоярусную башню — дымила шатровая кровля, и часть корпуса — из стрельчатых окон третьего этажа выглядывали и таяли черные языки. Пожарные команды уже суетились, карабкались по лестницам как тараканы, расплескивали воду из деревянных бадеек. Внизу ждали несколько подвод с бочками. Допотопно, тут даже не сумели додуматься до устройства простейшего пожарного насоса. Хотя критиковать легко: я ведь — поручи мне кто создать такой насос, только руками разведу — не умею, нет у меня навыков инженера, ну нисколечко!

Кот от шумной суеты поджал уши и боком-боком подсеменил ближе, прижался к ногам и мявкнул что-то просительное, мол, пошли отсюда, да побыстрей. Мы двинулись наискосок, а толпа раздавалась перед архканцлером и его боевым котом, будто мы резали ее невидимым тараном.

Ко мне подбежал плешивый короткий тип с глазками хитрого лиса. Остановился неподалеку, зыркнул на кота с известной боязнью, отвесил короткий поклон:

— Господин архканцлер, ваше сиятельство!

Его сиятельству потребовалось несколько секунд, чтобы узнать сенешаля Грокона. Я уже виделся с ним у денежного хранилища. Сенешаль смахнул со лба копоть и проговорил быстро и сипло:

— Горим, ваше сиятельство! Внезапное бедствие! Архивы горят! Но мы тушим… отрезали огонь изнутри от других помещений… Все хорошо! Однако случилась еще одна ужасная беда! Благородные господа генерал-контролер финансов Лайдло Сегерр и Накрау Диос, камергер Варлойна, как сказывают очевидцы, сгорели, спасая бухгалтерские книги, рескрипты, указы и разные подзаконные акты! Они вынесли Законный свод Растаров, и ринулись за бумагами менее важными, но дым и пламя остановили их праведный бег! Оба они умерли и все еще лежат там, и пламя глодает их кости! Ужасное несчастье!..

Грокон перевел дух, глядя на меня открытым взглядом, как делают все лжецы, когда пытаются уверить собеседника, что говорят правду.

От меня не укрылось, что Грокон не боится меня совершенно. Либо не читал сегодняшнюю газету, либо знает прекрасно, кто именно и как разносит черный мор. Вот кота — да: кота он боялся.

— Оба-два сгорели? — переспросил я.

— Оба, ваше сиятельство! Ужасная драма!

В голосе сенешаля звучала жестяная, дребезжащая фальшь.