– Я нашел Салима, – сказал он.

Я подозвала рикшу и помчалась к нему в контору.

Мы поехали к Салиму вместе. Мы тряслись в повозке рикши, ощущая каждую выбоину на мумбайских улицах. Наконец рикша остановился у какого-то здания. Я направилась было к двери, но Раза взял меня под локоть и повел в обход.

– Лучше пройдем по переулку. Улица тут узкая, и рикши часто мешают беднягам, которые живут в местных трущобах, – объяснил Раза. Я кивнула и зашагала следом. – Я все хотел спросить: а почему ты не рассказала об этом полицейским? Ну, о том, что это Салим ее похитил? Так ты сильно упростила бы им задачу. И это куда надежнее, чем отправляться на встречу с человеком, который когда-то напал на тебя, разве нет?

Я вспомнила записку, в которой просила Салима забрать Мукту, вспомнила смятый комок бумаги в канаве.

– Просто решила, что так будет вернее, – уклончиво ответила я.

– Он что-то знает про тебя, да? – Раза остановился и посмотрел на меня.

Я быстро взглянула ему в глаза, но тут же отвернулась.

– Я должен тебе кое-что сказать… Мы с Салимом сегодня поговорили. Думаю, это не он похитил Мукту. Как раз в ту ночь нас сцапали полицейские, и ту взбучку я на всю жизнь запомнил.

– Хочешь сказать, что ее похитил кто-то другой?!

Раза пожал плечами:

– Ты же не видела его лица, верно? И, судя по всему, у похитителя были ключи от вашей квартиры. Откуда бы Салиму их взять?

– Может, он их украл.

– В ту ночь мы с Салимом были вместе, – терпеливо повторил он.

– По-твоему, выходит, мы зря приехали к Салиму? Только время напрасно потеряем? – почти закричала я. – Думаешь, я совсем идиотка и мне больше заняться нечем? Зачем тогда мы вообще сюда притащились? На черта он нам сдался?

– Затем, – миролюбиво произнес Раза, – что, как мне кажется, Салим знает больше, чем говорит.

– Ох… – Меня захлестнул стыд.

– Ну что, идем? – спросил Раза. Я кивнула и молча двинулась за ним.

Пробираясь между лачугами, я заглядывала внутрь. Их обитатели смотрели телевизор или болтали, женщины стряпали еду и резали овощи, а рядом играли дети. Все они кивали и улыбались мне, словно давно привыкли к таким невольным гостям.

Некоторые из местных жителей выходили из лачуг специально, чтобы поприветствовать Разу.

– Намасте, Раза-сагиб!

В ответ Раза махал или пожимал им руки и справлялся о жизни. Похоже, люди и правда радовались его появлению. Я вспомнила те времена, когда мы с папой гуляли по улице, а лавочники приветствовали его – с той же признательностью, которую я видела сейчас в глазах обитателей трущоб.

– Ты помогаешь им, да? – спросила я.

Раза оглянулся, улыбнувшись одними глазами.

– Я же социальный работник. Это мои клиенты. Ты, похоже, в этом районе впервые. – Он протянул мне руку и помог перебраться через канаву.

– Да, впервые. Я и не думала, что в одной комнате может жить сразу столько народу.

– Ты же выросла в Индии – разве ты никогда подобного не видела?

– Нет, – я покачала головой, – наверное, папе хотелось, чтобы я видела только хорошее.

– Хм… Помогать тем, кому повезло меньше, чем мне, – занятие очень благодарное.

– Папа тоже так говорил… Как же давно это было.

Раза сочувственно улыбнулся:

– Ты, наверное, скучаешь по нему.

– Конечно. Очень!

Минут через десять мы остановились перед обветшалым чоулом[61]. Штукатурка облупилась, а кирпичные стены расчерчивали такие глубокие трещины, что мне показалось, будто здание вот-вот рухнет нам на голову. Снаружи выстроилась целая вереница женщин – с тазами и ведрами в руках они ждали своей очереди набрать в колонке воды. Мы прошли мимо уборной, и в нос мне ударило зловоние. Раза сказал, что на весь чоул, где живет множество семей, здесь всего одна уборная. Взобравшись по лестнице на второй этаж, мы остановились перед открытой дверью.

– Вот мы и пришли, – сказал Раза, – тут живет Салим.

Дверь была открыта, как почти повсюду в чоуле. Силясь унять страх и злость, я шагнула внутрь, на веранду, где болтали женщины и задирались мальчишки, а на перилах сушилось белье.

– Салам алейкум, Раза-бхай, – послышался из темной комнаты голос Салима. Лица его в сумраке я разглядеть не смогла.

– Ва-алейкум ассалом, – ответил Раза, и они по-братски обнялись.

Меня Салим не узнал и лишь пригласил Разу войти. Я последовала за ним, отгоняя воспоминания о том давнем вечере. Когда глаза привыкли к полумраку, я наконец рассмотрела лицо Салима, утратившее мальчишеские черты, которые подсовывала мне память. Глубокие морщины, особенно отчетливые, когда Салим улыбался, вокруг глаз залегли темные тени, на лбу белел неровный шрам.

– Чай, кофе? – спросил он, переведя взгляд с Разы на меня, и указал на единственный в комнате диван.

– Нет, благодарю, – ответила я.

– Тара-мемсагиб, в моем доме гости от угощения не отказываются и голодными не уходят. Такой уж у нас обычай.

– Тогда мы оба выпьем чаю. Спасибо, – поблагодарил Раза.

Салим махнул рукой в сторону кухни и кивнул.

– Тара-мемсагиб, в 1993-м, во время взрывов, каждый из нас потерял кого-нибудь. А потом нам, мусульманам, пришлось расхлебывать и расплачиваться, словно все мы были в этом виноваты. Поэтому ты уж прости, но вины за гибель твоей матери я не чувствую.

Я молча смотрела на него, а воспоминания комом застряли у меня в горле.

– Салим, мы пришли сюда лишь по одной причине, – проговорил Раза.

– Ну конечно, Раза-бхай, – невозмутимо согласился Салим, после чего повернулся и позвал: – Наджма!

Из кухни вышла худенькая женщина в никабе. В руках она держала поднос с чаем и печеньями. Сквозь узкую прорезь мне были видны лишь ее глаза.

– Моя жена, – представил ее Салим, когда она поставила перед нами поднос и принялась разливать чай.

– Мы разыскиваем девочку, жившую в семье у Тары, – напомнил ему Раза.

– Да разве же я ее помню? – Салим бесстрастно отхлебнул чаю и посмотрел куда-то мимо нас, будто бы стараясь вспомнить. – Говорят, ты сейчас большой человек, Раза-бхай. Всем помогаешь – неважно, кто какой религии. Вот только с чего ты решил, что мне что-то известно об этой девочке? По-твоему, это я ее похитил, да?

Словно перепуганный котенок, я спряталась за спину Разы, дожидаясь его ответа.

– Салим-бхай, – миролюбиво начал Раза, – ей лишь хочется знать, что именно тебе известно.