Губы у мужчины затряслись, и он поджимал их, пытаясь унять дрожь.

– Прости! – Он бросился подбирать лепестки.

– Ничего страшного, – заверила я его. – Давно пора оставить это в прошлом, вместе с другими воспоминаниями.

2005

В то пасмурное утро я нерешительно топталась перед дверью в квартиру Мины-джи. Знала ли ааи, что Мукта – моя единокровная сестра? Но ответа на этот вопрос я боялась. Я постучалась в дверь. Цепочка звякнула, мое сердце подпрыгнуло, а потом в узкую щель выглянула седовласая женщина, лицо которой я едва могла различить.

– Да?

– Мина-джи?

Женщина открыла дверь шире и подалась вперед, пристально изучая меня. Она осунулась и постарела, лицо покрылось морщинами, а волосы поредели.

Судя по взгляду, Мина-джи узнала меня.

– Да ведь это…

– Это я, Тара.

– Ну конечно! Вылитая мама! Как же я сразу тебя не узнала?! Ну заходи же! – Она заулыбалась, сняла цепочку и распахнула дверь.

В гостиной она усадила меня в кресло, а сама уселась напротив.

– Вот так неожиданность, – сказала она. – Я-то думала, вы больше в Индию не вернетесь. Как отец поживает?

– Он умер несколько месяцев назад.

– Ох, прими бхагаван его душу. – Она закатила глаза.

Мы немного помолчали, не зная, что сказать, а потом Мина-джи вдруг неуклюже вскочила:

– Давай, дорогая, я напою тебя чаем с печеньем.

– Спасибо, не стоит.

– Ты говоришь прямо как фиранги[60]. У нас в Индии гости не сидят голодные – ты что же, забыла?

Я натянуто улыбнулась. Мина-джи вышла из комнаты, и я осталась одна. Мне хотелось задать мучивший меня вопрос сразу же, пока я не передумала и пока хватало храбрости, но пришлось подождать. Я оглядела увешанные гобеленами стены – сколько себя помню, здесь всегда висели эти гобелены. На кухне зазвякали кастрюли-сковородки, и вскоре Мина-джи с подносом в руках вернулась в гостиную. Я встала и взяла у нее поднос.

– Так что привело тебя обратно в Индию? В Америке же все есть. Впрочем, кто бы что ни говорил, а родина есть родина.

– Мина-джи, – я собралась с духом, – вы помните Мукту?

– Мукту? – Она на секунду задумалась. – Ну да, деревенская девчонка, которая вечно крутилась возле тебя.

– Да, я просто хотела спросить… спросить… – Я осеклась. А есть ли вообще смысл в том, чтобы вспоминать об этом?

– О чем?

– Я все думаю… Знала ли ааи? – Вот я наконец и сказала об этом вслух. Я слышала, как колотится мое сердце, отчего дыхание сбивалось.

Сперва ответом мне было молчание. Кажется, Мина-джи поняла, о чем я пытаюсь спросить. Быстро отведя глаза, она посмотрела в окно, и я проследила за ее взглядом, но ничего интересного не увидела. Только небо.

– Откуда ты знаешь? Отец рассказал?

– Нет, бабушка.

– Точно мы так и не выяснили. Лишь догадки строили. Она была так на него похожа – кожа светлая и глаза зеленые. А твоя ааи – она была умной женщиной. Я восхищалась ее терпением. Когда твой отец привел Мукту, она сразу заподозрила неладное. У девчонки же были его глаза – это каждый видел. Но никто ничего не говорил, пока однажды твоя мама вдруг не прибежала ко мне. Она села прямо вот тут, на полу, обняла меня и весь вечер рыдала. Говорила, что даже если это правда, если твой отец прижил ребенка с другой женщиной, то что теперь поделаешь? Твоего отца спросить у нее смелости не хватало. Ведь как ни крути, а идти-то ей было некуда. Из родной деревни она сбежала, пошла против воли родителей и навлекла на себя их гнев – так она говорила. Хорошего образования она так и не получила, да и о тебе надо было позаботиться. Разве могла она лишить тебя отцовской любви? Придется смириться – так она сказала. Вот она и мирилась, пока жива была. Такая уж у нас, у женщин, доля. – Мина-джи вздохнула.

Я смотрела в окно, стараясь убедить себя, что с улицы веет прохладой. Мы молчали, вслушиваясь в крики детей, играющих во дворе в классики.

– Она любила тебя, твоя ааи. Без тебя для нее жизни не было бы, – сказала наконец Мина-джи. – Может, не надо мне этого говорить, но я иногда думала: а что, если Мукта на самом деле дочка Анупама? Глаза-то у него тоже зеленые. Когда сказала про глаза твоей маме, ей, кажется, сперва стало полегче. «Может, так оно и есть, – согласилась она, – а может, мой муж заботится о Мукте просто по доброте душевной, как и обо всех этих сиротах, которых он приводит домой». Но потом опять заплакала, дескать, уверена: Мукта – дочка твоего отца.

Я ошеломленно смотрела на нее. Ее рассказ сразил меня. Значит, ааи жила с постоянным осознанием того, что Мукта – моя сестра, и умерла, считая папу лжецом и изменником? Из меня словно выкачали весь воздух. Слушать дальше я была не в силах.

– Спасибо, – прошептала я, после чего поставила чашку на стол и вышла из квартиры.

Так вот почему ааи не любила Мукту! Вот почему нагружала ее домашними делами! Мысли путались. Сама не помню, как оказалась на улице. Я шагала вперед, а по щекам текли слезы, превращая мир вокруг в размытую картинку. Незаметно для себя я влезла в самую гущу людей и то и дело наталкивалась на прохожих. «Ты что, слепая?» – крикнул кто-то мне вслед. Мне захотелось обернуться и закричать в ответ, что да, слепая. Я много лет не замечала, как мучился мой папа. Когда мы уезжали в Америку, папа не только потерял жену – он считал, что потерял еще и дочь. А я не видела этого, не разглядела в его глазах бесконечной тоски. Как же, должно быть, нелегко дался ему этот выбор! Уехать в Америку, чтобы подарить мне достойное образование и забыть все обрушившиеся на нас несчастья – или остаться разыскивать Мукту. Папа выбрал меня, мое будущее. Как же я этого не понимала? Как не понимала, что Мукта может оказаться моей сестрой? Сколько же таких детей мы шпыняли или просто не замечали, потому что они не принадлежали к высшей касте! Сколько таких детей по-прежнему остаются жертвами наших традиций… Мысли не давали мне покоя, и я все шла и шла. Наконец ноги будто налились свинцом, и я опустилась на ступеньки какого-то магазинчика. Внутри, за моей спиной, торговались с лавочником покупатели, требуя просеять мешок зерна, чтобы убедиться, что в нем нет камней. Небо затянуло тучами, вокруг все потемнело. Закапал дождь. Рядом со мной устроились двое ребятишек – они прихлебывали холодный гола и хихикали. Куда еще убежать, я не знала. Где скрыться от воспоминаний о таком же дождливом дне и сидевшей рядом девочке, которая тогда открыла мне свое сердце? Я полезла в сумочку, словно желая найти какую-то подсказку, знак, который выведет меня из лабиринта. Вытащила ручку, блокнот, косметичку. Прохожие поглядывали на меня так, будто я была сумасшедшей. В эту секунду зазвонил мобильник. Раза. Может, это и есть знак, которого я ждала?