«Каждый русский – партизан!»

На вопрос анкеты «Принимали ли участие в Великой Отечественной войне?» Геннадий Никифоровский отвечает: «Нет». Это и понятно, ведь когда началась война, ему было всего три месяца. И все-таки, вопреки совершенно очевидному факту, он мог бы с полным правом написать: «Участвовал». Но в рамках анкеты этого не объяснишь.

Я долго колебался, прежде чем отправил на первое задание комсомолку Полину Никифоровскую, хотя мои лучшие связные дали ей отличную характеристику. И жила она в очень удобном месте: деревня Стешутино Островского района располагалась далеко от большака, вокруг на десятки километров зеленые массивы – Воронцов бор, Голубовский лес. Удерживало меня одно: у Полины был грудной ребенок.

Каждому понятно, что кормящей матери вредны сильные переживания, волнения. Оберегается священный долг материнства. Мы в партизанской бригаде, когда рождались малыши, делали все возможное, чтобы выходить, сберечь кроху.

Нет ничего справедливей материнского гнева, когда женщина защищает свой кров. Такое же чувство жгло и Полину, жену ушедшего на фронт коммуниста Никифоровского. Она сама вызвалась помогать нам, убедив нашу связную Марию Орлову, что с грудным ребенком будет вне подозрений.

Дом, построенный местным лесничеством, стоял на краю деревни. Прямо к задворкам подходили кусты, рядом густой крапивник, в который упиралось заднее крыльцо. К дому даже днем можно было пробраться незамеченным.

– Однажды, как снег на голову, нагрянули каратели, – видимо, что-то пронюхали, – рассказывает Полина Петровна. – Всего за несколько минут до их налета ушли связные. Пистолетами в лицо тычут: «Признавайся, кто был у тебя! Не скажешь – расстреляем». А я сынишку к груди прижала и думаю только об одном: если уж убьют, так чтоб вместе. И странно: страха почти не испытывала. По молодости, наверное.

Дали мы Полине одно очень важное задание. Готовили нападение на гарнизон районного центра Воронцове, и надо было разведать наличие огневых точек. Поселок был сильно укреплен, хорошо охранялся. Посторонним туда трудно было пробраться. Взяла она ребеночка на руки – и в путь. Будто к врачу с ним идет. Так вот и «партизанил» Гена Никифоровский вместе с матерью. Случалось, что в его пеленки Полина заворачивала медикаменты, донесения, паспорта.

Был у нас свой человек в Воронцовской районной комендатуре – Иван Ефимов. Сумел он устроиться там начальником паспортного стола и снабжал нас бланками, на которых уже стояла печать. На оккупированной территории гитлеровцы ввели два вида паспортов: постоянный закреплял жителя за определенным местом, а рабочий фиксировал факт трудовой повинности, служил своего рода пропуском для передвижения по району. Благодаря Ефимову наши люди имели безупречные документы. Долго он работал на нас, прежде чем немцы смогли разоблачить подпольщика. Когда его поездом везли в концлагерь, он сумел выпрыгнуть из вагона и бежал.

Так вот, эти самые бланки паспортов Полина не раз доставляла в детском кульке в деревню Горшки, где был наш «почтовый ящик». Завернутые в кусок толя, драгоценные документы укладывались под большой камень.

– Ноги были молодые, быстрые, километров не считала, – вспоминает бывшая разведчица. – Много по лесу приходилось ходить, без дорог. Зверья то не боялись, только бы на засаду не нарваться. В деревнях вела себя осмотрительно. Чем меньше глаз тебя видит, тем лучше. В родной же деревне все хорошо меня знали, соседи нередко заглядывали потолковать по душам. Говорили тогда чаще об одном – о делах на фронте. Бабы интересовались: «Как думаешь, скоро наши то придут?» Принесут мне листовки связные – так я сама сначала сто раз глазами их промозолю, все запомню, а потом народу и пересказываю. Люди ловили каждое слово, интересовались фронтовыми новостями.

Чем радостней становились наши сводки, тем все больше свирепели фашисты. Добрались и до нашего Стешутина.

Горели на Псковщине деревни и села. Враг мстил за сопротивление, которое никакими силами не мог сломить. Что касается Стешутина, то располагалось оно в непосредственной близости к Партизанскому краю. Уже одного этого было достаточно, чтобы гитлеровцы расправились с ним – сожгли почти подчистую.

Прятались стешутинские в лесу, потом разбрелись кто куда. Наша разведчица Маша Орлова помогла Никифоровской перебраться в деревню Голубово, к своей сестре Анюте. Было у той четверо ребят, но погорельцев пустила не раздумывая. Рассказала мне Мария, как бедуют женщины. Ребят кормить нечем, кое-как перебиваются на одной картошке.

Пошел я к командиру бригады, доложил: так, мол, и так, надо помочь. И выделили этому партизанскому «детскому саду» персональную корову.

– До войны окончила я в Ленинграде техникум молочной промышленности» работала в Сошихине на заводе треста «Главмолоко». И вот когда нам дали буренку, я ее так и прозвала – наше Главмолоко, – улыбается Полина Петровна. – Думаю, что без коровы мы тогда пропали бы…

Прочитал я в мемуарах какого-то гитлеровского генерала, что борьба с партизанами была для немцев неразрешимой проблемой. Он пришел к твердому убеждению, что каждый русский – партизан. Что ж, в этих словах большая доля истины.

Боевой пост фельдшера Тони

Тоня Бречалова не терпела грязи. И даже война со всеми ее трудностями не смогла подавить в ней эту профессиональную тягу к порядку. Можно было диву даваться, как ухитрялась молодая фельдшерица быть и за врача, и за санитарку, и даже за уборщицу. Когда за плечами девятнадцать лет, никакие трудности не страшны.

Это был ее боевой пост – медпункт в поселке Локня, где она лечила своих земляков. В самый разгар эвакуации вызвали Антонину в военкомат. Вопрос поставили прямо: согласна ли она остаться в поселке, если сюда придут оккупанты? Долго она не раздумывала. Ответила:

– Если надо, останусь.

– Очень надо, товарищ Бречалова, – сказал ей незнакомый человек в штатском. – Работайте, как работали. Когда понадобится ваша помощь, дадим знать. О нашем разговоре, разумеется, никому ни слова.

В июле поселок захватили немцы. Потянулись тягучие, тревожные недели ожидания и неизвестности. Временами Тоня с сомнением думала: может, о ней забыли? Так прошел месяц. И вот долгожданная связная, Проинструктировала: надо зарегистрироваться в комендатуре как медику, официально попросить разрешение открыть амбулаторию. Что делать дальше – дадут знать.

И началась подпольная работа фельдшера Бречаловой, о которой она рассказывает так:

– Разрешение открыть амбулаторию я получила. В помощники себе позвала старого больничного фельдшера Пантелеймона Михайловича Михайлова, человека редкой честности и безотказности. Вскоре мне пришлось еще раз обратиться к немецким властям. В поселке собралось много беженцев, среди них свирепствовал сыпной тиф. То и дело меня вызывали к больным. А что я могла сделать? Надо было организовать стационар. Добилась своего. Узнала, что в лагере для военнопленных (тут же, на окраине) есть врач по фамилии Павлов.