— Бронислава Степановна… Ха-ха-ха-ха!

— Что за бред? Какая еще Бронислава? У тебя что, истерика?

— Ха-ха-ха-ха! Марихахаль!

Слезы выступили у него на глазах, и Алексей смахнул их ладонью.

— Дело в том, что наш неразборчивый в связях мальчик за пятьдесят тысяч долларов купил на неделю у продюсера Шахмана эту самую Сте… то есть Брониславу Степановну, которая, типа, певица, и ее сценический псевдоним — Стеша. Ее творчеством мы имели счастье насладиться, когда летели в Вольфрам на юбилей твоего отца. А теперь Денис с нею в Таиланде. Вот так.

— Это неправда! — не поверила Светлана.

— Какой мне смысл врать? Зато я впервые за много лет так повеселился. Может, добавить Денису тысяч сто, чтобы он еще кого-нибудь из Мариуполя на моем самолетике покатал? Мариуполь не маленький город, там певиц много… Ха-ха-ха…

Дальскому снова стало весело.

Светлана посмотрела, как он смеется, и попросила:

— Шел бы ты отсюда… Очень тебя прошу!

Алексею показалось, что жена Потапова вот-вот заплачет. Он взял из ее руки папку с листами завещания, свернул их в трубку и направился к себе. Закрыл за собой дверь тренажерного зала, смахнул слезы от смеха и тут же увидел Аню.

Девушка занималась тем же, что и всегда, — тащила за собой пылесос.

«Господи! — пронеслось в голове Дальского. — Это просто проклятье какое-то!»

Горничная прошла мимо, может, даже поздоровалась, а он и не заметил.

— Аня! — крикнул он ей в спину.

Девушка остановилась.

Он шагнул к ней, чувствуя, что уже нет сил сдерживаться. То, что любит ее, понял уже давно. Но полюбил так неожиданно, что старался не думать о ней, отгоняя приятные мысли, как назойливого комара. Понятно, что ничего не будет, раз она этого не хочет…

— Аня, поговорите со мной.

— Давайте попозже. Мне работать надо.

— Да оставьте вы свой пылесос! Он мне уже в кошмарах является. Приходит и говорит…

— Чего вы от меня хотите, Максим Михайлович? — спросила девушка.

— Именно это он и говорит, — спокойно ответил Алексей.

Горничная смотрела на него внимательно. Так внимательно, что могло привидеться всякое: то ли она бросится ему на шею, то ли огреет пылесосной трубой по башке. Но Аня смотрела на остатки слез на его щеках и… явно волновалась. Да может ли такое быть? Дальский и сам растерялся. И что говорить, не знал. Опять забыл текст. Но рядом ни суфлерской будки, ни партнеров, помнящих все.

— Не знаю, как и сказать… — выдавил он из себя.

Алексею нестерпимо захотелось высказаться, признаться ей, такой далекой от него, в том, что чувствует себя одиноким в этом громадном доме, что все здесь чужое ему и не нужное вовсе, что сам он хочет для себя обычной жизни; и даже славы, о которой мечтал всегда, теперь ему не надо. Хочется только, чтобы рядом была она. Достаточно простых встреч — без пылесоса, разумеется, — разговоров и взглядов.

Но Дальский молчал.

Наконец решился:

— Я же вам отгул предлагал. Отдохните в городе, в театр можно сходить…

— Сегодня в конце дня я в Москву собираюсь.

— Вот и славно. Я вас отвезу, куда скажете.

— Нет, нет, сама доберусь.

— Будете спорить, лишу увольнения. Где вас высадить?

— У метро.

Она ожидала автомобиль у железных ворот. Дальский увидел, как Аня разговаривает с охранником, как улыбается ему, и ревность кольнула сердце. Новенький бронированный «Мерседес» остановился рядом с девушкой, но охранник отскочил еще раньше. Дверь машины перед Аней распахнули. Алексей обернулся в сторону дома и увидел стоящую на крыльце Светлану, которая смотрела пристально в сторону ворот.

Тихое счастье опустилось рядом с Дальским, и прозвучал негромкий голос:

— Как внутри тепло.

За окном пролетали припорошенные снегом деревья. Аня делала вид, что сейчас именно деревья интересуют ее более всего на свете.

— Как Новый год встретили? — спросил Алексей.

— Весело. Мы в служебной столовой елку установили, столы накрыли. Кстати, спасибо вам за подарки.

Дальский не знал, о каких подарках речь, но все равно кивнул.

— Не за что. А почему домой не поехали? Ведь куда лучше встретить год в кругу родных.

— Наверное, — согласилась девушка. — Но вы ведь знаете, что у меня никого нет.

Алексей не знал. А настоящий Максим Михайлович, видимо, уже интересовался личной жизнью своей горничной.

— Может, вместе в театр сходим? У меня персональная ложа есть.

— Нет, у меня сегодня дела.

Больше он не приставал со своими вопросами, а дорога оказалась очень короткой.

Водитель без напоминания остановился у станции метро — судя по всему, девушка сообщила ему, где ее надо высадить. Она открыла дверцу и вышла. Дальский поспешил следом. Тут же из передней и задней машин сопровождения выскочили телохранители, чтобы прикрыть хозяина своими торсами.

— Аня… — позвал Алексей.

Девушка остановилась.

— Все так нескладно, — начал объяснять он, — вроде решаюсь на то, чтобы вам объяснить…

— Ничего не надо говорить. Вы уже сказали однажды.

— Неужели я настолько неприятен вам?

— Нет.

— А если бы я был свободен, беден, если бы стал таким же, как все…

Девушка вдруг улыбнулась:

— Станьте!

Аня оглянулась по сторонам, словно пыталась увидеть того, кто назначил ей здесь свидание, а Дальский, улучив момент, быстро чмокнул ее в щеку.

— Удачи! — сказал и шагнул к открытой дверце своего автомобиля.

С противоположной стороны улицы из припаркованной у тротуара «девятки» за ними наблюдали двое. Сидящему за рулем было немногим за пятьдесят, а занимающему пассажирское сиденье — под сорок.

— Кто это? — спросил мужчина помоложе.

— Тот самый Потапов. Редкая сволочь! Разок мы его припугнули, но теперь уж не промахнемся.

И увидев, как Дальский поцеловал Аню, добавил:

— Девочку обслюнявил, свинья. Сейчас этот гад уедет, ступай и поговори с ней. Только много не болтай. Передай только то, о чем мы договорились. Хотя лучше по телефону…

Прошла уже неделя, как Денис улетел в Таиланд. Дальский ждал его возвращения со дня на день. Нет, не то, чтобы ждал, но думал: когда Потапов-младший вернется, кое-что выяснится. Викентий Андреевич постоянно докладывал ему о том, как развлекается Денис в далекой стране, но именно это интересовало менее всего. Похоже было, что главный хранитель олигархического тела чего-то недоговаривает. Для себя Дальский уже решил, что когда парень появится, он поговорит с ним серьезно, как и должен был говорить отец, недовольный поведением сына.