Тогда Алексей вылез из постели, не накинув халата, прошелся по апартаментам, в очередной раз оглядывая комнаты чужого дома и понимая, что и шелковая пижама на нем — чужая, и запахи вокруг тоже ему не принадлежат. Потом, оказавшись в гостиной, взял чужую бутылку виски, наполнил бокал, выпил в два глотка и наполнил снова. Но пить не стал, а закурил, думая о том, что ждет его.

Размышлял, конечно, об этом и раньше, и даже слишком часто. Рассчитывал поработать Потаповым месяца три или чуть больше, а теперь, кажется, застрял в чужой шкуре надолго. Ну, тут, разумеется, есть свои преимущества: деньги, власть, уважение многих людей. Впрочем, ненависть еще большего количества. Но от их ненависти лично ему — ни жарко, ни холодно. Не считая, конечно, возможных покушений. Однако ведь неплохо сидеть и дома, в окружении охраны, а если выбираться куда-то, то как бы спонтанно, не ставя в известность никого вокруг. Дом, понятно, чужой, но он привыкнет к нему, как уже начал привыкать к роскоши. Пока Алексей здесь, рядом будет Аня. А потом, если ему уж очень захочется вернуться в свою собственную жизнь, можно придумать, как это сделать, не теряя ее общества. Кажется, девушка посоветовала ему стать таким же, как все. Но, с другой стороны, вдруг, если он выполнит ее пожелание, Аня потеряет к нему всякий интерес? А интерес у нее, кажется, все же есть… Так стоит ли рисковать?

Утром Алексей позвонил Федотову и сказал, что отдохнет какое-то время. И вообще, мол, теперь он намерен поменьше заниматься делами, ведь есть новый председатель правления, которому можно доверять…

Федотов промолчал.

— Так можно или нет? — переспросил Дальский.

— Конечно, мне можно доверять! — поспешил ответить Федотов. — Разве я когда подводил вас?

— Ну, вот и славненько, — согласился Алексей.

Ему очень хотелось поговорить с кем-то, посоветоваться, но не с Федотовым же беседовать. И тогда Дальский отправился к Вадиму.

Карнович, облаченный в отутюженные костюмные брюки и новую рубашку, открыл дверь. Посмотрел на крепких ребят, стоящих у окна на лестничной площадке и старательно изображающих посторонних, случайно зашедших в подъезд, после чего пропустил друга в квартиру.

— Странные люди появляются в нашем доме, — шепнул он Алексею едва слышно, чтобы слова не пробились через створку к находящимся на лестничной площадке, — уже который раз подобный сходняк наблюдаю. Может, в полицию сообщить, чтобы порядок навели?

— Не надо, — покачал головой Дальский, — кто знает, откуда эти ребята.

— Ну, да, — согласился Вадим.

Проводил гостя на кухню, а войдя следом, плотно прикрыл дверь.

— Ты прав, не стоит рисковать. В конце концов, не шумят, водку не пьют…

— Ты куда-то собрался? — поинтересовался Алексей, оглядев Карновича.

Тот не ответил на вопрос, заговорил о другом:

— Вчера ездили с Ликой к ее матери — знакомиться. Засиделись допоздна.

— Жениться надумал? — обрадовался Дальский. — Давно пора.

— Полгода уж знакомы, — кивнул Вадик, — а мне, как ты знаешь, не семнадцать лет.

— Как будущая теща отнеслась к тому, что у нее в зятьях будет…

Алексей хотел сказать «немолодой человек», но не успел, потому что Карнович замахал руками.

— Обрадовалась, разумеется. Спросила только, насколько у меня серьезные чувства, ведь я такой известный артист. Она, как оказалось, уже трижды приходила в театр, чтобы меня в роли Кречинского увидеть. Теперь вот за дочку радуется. А про то, что я старше Лики почти на тридцать лет, и не догадывается.

— На тридцать два, — уточнил Дальский, поражаясь наивности своего друга.

Но тот не обратил на ремарку никакого внимания.

— У нее-то самой жизнь не сложилась.

Вадим покосился на дверь кухни и перешел на шепот:

— Бабушка Лики всю жизнь отработала домработницей у одного партийного бонзы. Тот холостяком жил, ну и она с ним сошлась. Дочка у них родилась, Ликина мама то есть. Но это не афишировали. И бабка, и мать Лики его по имени-отчеству всегда звали. Теща моя будущая ходила в обычную школу, и ей только потом, когда старикашка умер, сообщили, кто ее настоящий отец, а так врали, что летчиком был и погиб. Она в детстве даже пенсию за папу-героя получала. А был ли такой летчик Мезенцев, еще уточнить надо. Во какое государство было! Помер тот старикан не очень давно — когда Лика в школу пошла.

— А ее отец кем был?

— Ликин, что ли? Там какая-то совсем темная история. Мать ее встречалась с кем-то втайне от своего отца, про которого всей правды еще не знала и удивлялась, почему работодатель родительницы запрещает ей какие-либо романы и скандалит по любому поводу. Короче, замуж она так и не вышла, но Лика все равно родилась. А папашка ее сразу исчез. Может, рассчитывал иметь в родственниках влиятельного пенсионера — подружка-то его с матушкой своей в его квартире проживала, — а как не сложилось, смылся. С самой-то Ликиной матери чего взять — она операционистом в банке трудилась. И сейчас еще там же работает. Кстати, бабка Лики жива до сих пор. Только, когда неофициальный муж умер, ее с дочкой и внучкой выселили с государственной квартиры, дали двухкомнатную в Балашихе. Мы вчера с Ликой как раз туда и ездили. Бабка в данный момент в больнице, а будущая теща подарила мне книгу воспоминаний своего отца. Пришлось принять с благодарностью. Хочешь, почитать дам?

— Зачем? — не понял Алексей.

— Ну как же! — удивился Карнович. И объяснил: — Прочитаешь и мне перескажешь. У меня самого на всякий бред времени нет, а если не узнаю содержание, перед тещей может быть неудобно. Кстати, после того старикашки куча орденов оставалась, в том числе даже Золотая Звезда Героя Соцтруда. Но все забрали. Пришли какие-то…

Дверь приоткрылась, и в кухню заглянула Лика.

— Привет, — сказала она Дальскому. И обратилась к Вадиму: — А что вы так сидите? Я сейчас завтрак приготовлю.

Карнович молча кивнул, но видно было, как ему приятно внимание девушки.

— Если пива хочешь, — обернулся он к Дальскому, — то ничем обрадовать не могу. Не держим теперь. Но если тебе и в самом деле невмоготу, могу Лику в магазин послать.

— Не надо. К тому же мы знаем, чем ее походы в магазин заканчиваются.

— Да уж, трезвая жизнь дороже старой дружбы, — вздохнул Вадим. И подумав, добавил: — Не всегда, конечно.

Карнович посмотрел на свою невесту, суетящуюся у плиты, и остался доволен.

— Ах, да, Нинка твоя звонила, — вспомнил он. — Сказала, что подала на развод, а все мужики сволочи.

— Вполне возможно, — согласился Дальский.

Ему уже не хотелось ни о чем говорить. Собственно, что он может рассказать Вадиму? Что полюбил горничную, которая ему прислуживает, то есть не ему, а богачу Потапову, только теперь на месте Максима Михайловича — Алексей Алексеевич Дальский, успешно справляющийся с обязанностями олигарха? Полный бред. Вряд ли Вадик поверит. Не объяснять же ему, что его друг всегда интересовался экомикой и в перерывах между заучиванием тектов немногочисленных ролей, предоставляемых ему режиссерами, почитывал статьи и брошюрки на экономические темы. Если Карнович вообще захочет слушать, не до того ему сейчас. Вадим теперь влюблен и счастлив, так что не стоит смущать его рассказами о чужом богатстве.