На следующий день пресса сообщила, что образец «крови» отправили в Великобританию, где должны были попытаться определить ДНК. Естественно, эта новость не могла нас не удивить и не взволновать. В ту ночь никакой крови не заметили в номере ни мы, ни полиция, ни группа криминалистов из Лиссабона. Даже если это была кровь (что так и не было доказано), ее мог оставить кто угодно из тех людей, которые жили там до и после похищения Мадлен. Более того, она могла принадлежать и самому похитителю! А если даже предположить, что это была кровь Мадлен, то она могла просто упасть и пораниться. Вполне возможно, что кровь пошла у нее из носа. Делать на основании этого вывод, что она мертва, глупо и нелепо. Однако, похоже, что именно эта новость (точнее говоря, ее интерпретация португальской прессой или тем, кто допустил ее утечку) стала причиной разразившейся в Прайя-да-Луш истерии.

Нам не сообщали, что происходит, но мы не собирались из-за этого безумия менять свои планы. На следующее утро мы хотели, как обычно, отвести Шона и Амели в Клуб для малышей, но нам позвонила Жюстин и предупредила, что у «Оушен клаб» настоящее столпотворение. Кроме того, мы заметили вблизи нашей виллы человек пять фотографов. И все же мы, как и было запланировано, поехали в гостиницу «Белависта» на запись интервью для программы «Женский час», которая должна была транслироваться каналом Би-би-си «Радио 4» через спутниковое вещание. То были единственные светлые минуты за весь день. Когда Дженни Мюррей спросила меня, как мы с Джерри поддерживаем друг друга, я пустилась в пространный рассказ о наших с ним сильных и слабых сторонах, после чего принялась описывать многочисленные таланты мужа. Разумеется, Дженни захотела узнать, какими талантами обладаю я (в конце концов, это же был «Женский час»), и тут у меня словно отшибло мозг. «Ну… э-э-э… м-м-м… Я занимаюсь кухней», — наконец выдавила я. Что и говорить, умею я подать себя! Одно можно сказать наверняка: какими бы талантами я ни обладала, умение давать интервью не входит в их число.

Едва мы покончили с «Женским часом», к нам с Джерри подошел Стив Кингстон, журналист Би-би-си. Он был чрезвычайно взволнован. «Вы знаете, что о вас говорят? Говорят, что это вы убили Мадлен».

Невозможно передать, насколько обидно и унизительно было услышать такое. Мы тут же согласились дать интервью Ричарду Билтону для Би-би-си. Джерри, едва сдерживавший ярость, был, тем не менее, очень тверд и сосредоточен. «Если у полиции есть доказательства того, что Мадлен пострадала физически, мы как ее родители имеем право это знать, — заявил он в том интервью. — И если нам придется начать все сначала, мы готовы к этому».

Среда, 8 августа. День начался очень рано — нужно было проводить моих маму, папу и дядю Брайана, которые улетали домой. Поскольку машину нам все еще не вернули, пришлось обратиться за помощью к таксисту, очень приятному человеку, с которым мы познакомились пару недель назад. Несмотря на толпу фотографов, мы смогли без происшествий доставить детей в «Оушен клаб», после чего отправились в Лагуш, в гостиницу «Тиволи», на запись интервью для еженедельной духовной программы Би-би-си «Небеса и земля». Представьте, каково нам было рассуждать о вере, когда мы снова оказались на краю пропасти. И все же нам каким-то чудом удалось поддержать разговор.

Иногда в минуты слабости я начинаю думать, что религия — это не более чем костыль, на который опираешься, когда жизнь берет тебя в оборот. Может, ее и придумали только для того, чтобы поддерживать порядок в обществе, давать надежду на справедливость да утешать страждущих. Если это так, религия — не такая уж плохая вещь, как мне порой в те времена начинало казаться. «Может быть, религия нужна только тем, кто слаб?» — помню, спросила я как-то у Триш в минуту сомнений. «Кейт, ты считаешь тетю Дженет слабой?» — ответила она вопросом на вопрос. Дженет — очень религиозный человек, ее вера в Бога намного крепче моей. И еще она одна из самых сильных людей среди тех, кого я знаю. Больше Триш могла ничего не говорить.

Тем временем Жюстин позвонила нам с виллы и сообщила, что Алекс Вулфол связался с ней по поручению компании «Марк Уорнер». От лица ее руководства он извинился и сказал, что у них не остается иного выбора, кроме как просить нас перестать пользоваться услугами Клуба для малышей. Очевидно, кто-то из гостей «Оушен клаб» пожаловался на постоянный шум, который создавали дежурившие у входа журналисты. Причиной этого беспокойства были, разумеется, мы. Я ужасно расстроилась. Как это несправедливо! Бедные Амели и Шон — ведь в первую очередь пострадают именно они. Мы так старались, чтобы хотя бы у них все было хорошо, чтобы они могли играть с другими детьми и не сидеть без дела. Но теперь их этого лишали.

Сначала я очень разозлилась и хотела было пойти к этим жалобщикам и сказать им, что нельзя быть такими эгоистами. Но в конце концов я поняла, что они правы. Эти родители, так же как и я сама, хотели оградить своих детей от действительно страшной толпы. И виновата в происходящем была пресса. К счастью, Шон и Амели в скором времени смогли вернуться в клуб. Мы договорились, чтобы одна из воспитательниц встречала нас у приемной администратора, подальше от остальных родителей и детей, и оттуда вела близнецов в их группу.

Примерно в час Жоао Карлос вернул нам нашу машину (правда, мы не досчитались кое-каких вещей, которые были в багажнике) и сообщил, что Невес и Энкарнасан готовы встретиться с нами вечером. Слава Богу! Наконец-то кто-нибудь объяснит нам, что происходит. Жоао пообещал в три часа встретить нас у полицейского отделения и пояснил: чтобы избежать внимания СМИ, на этот раз мы не поедем в британское консульство. По пути в Портиман мы завезли тетю Дженет, Шона и Амели к Сьюзен и Хейнсу Хаббардам.

Если мы и задумывались о том, почему было изменено место наших обычных неформальных встреч, ответ не заставил себя долго ждать: та встреча не была обычной и неформальной. В отделении меня и Джерри отвели в кабинет наверху, где нас уже ждали Луис Невес и Гильермину Энкарнасан. Переводчиком на этот раз был полицейский, а не, как раньше, заместитель консула Анджела Морадо. Да и вели себя Невес и Энкарнасан совсем иначе. Они были серьезны и держались отстраненно.

В расследовании произошли «подвижки», сказали они. До сих пор они продолжали надеяться, что Мадлен жива, но теперь все изменилось. У меня перехватило дыхание и сжалось горло. Джерри спросил, появились ли какие-то доказательства того, что Мадлен умерла, но они не стали отвечать ему. Продолжая хмуриться, они попросили Джерри выйти из кабинета. Рев сирен у меня в голове стал оглушающим. Я осталась одна и была охвачена страхом. Боже, пусть Мадлен будет жива!

«Расскажите о той ночи, — обратились они ко мне. — Нас интересует все, что произошло после того, как дети легли спать». Я рассказала все, что помнила, как и раньше, но на этот раз они, глядя на меня, только качали головами. Я смутилась, меня охватили подозрение и паника. Что, черт возьми, происходит? Как видно, не удовлетворившись моим рассказом, они стали давить на меня. Неужели мне нечего добавить? Не произошло ли тем вечером еще чего-то необычного?

Разумеется, мне нечего было добавить. Если бы произошло тогда что-нибудь существенное, я рассказала бы об этом еще 3 мая. Я вспомнила и пересказала им абсолютно все, даже то, что им и не нужно было знать: вдруг то, что представляется незначительным мне, им покажется важным. Как они могли думать, что я стану скрывать то, что может помочь моей дочери? Почему они задают мне такие вопросы? Почему?