…Поставив последний автограф, я выбралась из отделения ипобрела домой. Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться в одиночествеи подумать над запутанной ситуацией. Похоже, что все, с кем я разговаривала,врали по первое число. Роза Михайловна отчего-то сделала вид, будто не знает осмерти зятя. А мне в это верится с трудом. Неужели в милиции не рассказали ей отрагедии, случившейся с Петром? Хотя делом об ограблении занималось одноотделение, а самоубийством Лизы другое, их сотрудники могли и не состыковаться.Нет, глупости. Естественно, те, кто стал копаться в причинах, из-за которыхЛиза отправилась на тот свет, узнали о смерти ее мужа. Впрочем, может, этаинформация дошла до них не сразу, а через пару дней, вот Розе Михайловне изабыли сообщить. Ой, не может быть. Она точно знала о кончине нелюбимого зятя,почему же тогда ломала передо мной комедию?

Додумавшись до такой простой мысли, я сообразила, что моямашина находится у супермаркета. Я ведь оставила «жигуленка» на парковке, когдапобежала за подлым парнем, пытавшимся унести мои деньги.

Чертыхнувшись, я пошла к магазину и услышала кряхтениемобильного.

– Вилка, – тихо спросила Томочка, – ты сахаркупила?

– Ага, уже несу.

– Уж извини… далеко тебе до дома?

– Две минуты.

– А… а… а! Ладно, ждем.

– Что-то еще надо купить?

– В общем, да, ты не волнуйся, я сама сбегаю.

Я начала потихоньку закипать. Тома слишком интеллигентна.

– Говори скорей, я стою на пороге магазина.

– Ой, здорово, – обрадовалась подруга, –прихвати хлеба, нарезной и бородинский.

Я вошла в торговый зал. Покупка хлеба теперь проблема. Впоследнее время почти вся московская выпечка стала напоминать вату: белую,мягкую, пышную и совершенно безвкусную. Если такой батончик оставить лежать доутра, он превращается в камень, а когда он свежий, то от него трудно отрезатькусок, мякиш мгновенно проминается. Отломить кусочек тоже проблематично, потомучто хлебушек тянется, как резиновый. Я – коренная москвичка, поэтому оченьхорошо помню, какими вкусными были ситники за десять копеек, французские булки,калачи. Ей-богу, никаких пирожных не надо. Гребешок французской булкипохрустывал на зубах, ручка калача издавала неповторимый аромат, а ситник наразрезе был белым-белым, нежным. А еще на прилавках лежали горчичный, рижский,ржаной, хала, посыпанная маком, батон с изюмом и потрясающая сдоба:свердловские и калорийные булочки. Тот, кто любил более грубый хлеб, серый,покупал батоны по тринадцать копеек и обдирный – кругляш, посыпанный мукой.Московский хлеб отличался особым, неповторимым вкусом и необыкновенным духом. Уменя в магазине всегда рот наполнялся слюной. Боюсь показаться вам занудойпозднепенсионного возраста, а все же спрошу: и где же он теперь, столичныйхлеб?

Продолжая бубнить себе под нос, я подошла к полкам, гдележали батоны, и стала перебирать выпечку. Мой вам совет, если хотитеприобрести вкусный нарезной, переверните его и посмотрите на нижнюю сторону,сверху-то все булки одинаковые, а внизу нет. Настоящий московский батон имеетснизу ровную, совершенно гладкую коричневую поверхность, а тот, который похожна вату, украшен мелкими пупырышками.

– Девушка, – раздался тихий, вкрадчивыйголос, – не хотите посмотреть?

Я обернулась и узрела столик, заставленный флакончиками.Многие люди раздражаются при виде промоутеров, я же всегда пробую предлагаемыйтовар и в результате узнала много новых вкусностей. Сейчас скорей всего мневсучат какой-то соус. Одно странно, обычно рекламщиками работают студенты, асейчас мне улыбается дядька лет пятидесяти, совершенно лысый, в очках, абсолютноне подходящий для этой службы субъект.

– Девушка, – вкрадчиво завел он, – у вас смужем проблемы!

Я невольно поднесла руку к лицу. Что, так заметно? Может, уженщин, чьи мужья сваливают на сторону, появляется какая-то отметина?

– Беде легко помочь, – заулыбался лысый.

Словно собака, услышавшая свою кличку, я пошла на зов,встала у столика и с надеждой спросила:

– Правда?

– Стопроцентно, – заверил дядька, – вот,держите.

В моих руках оказалась визитная карточка, вычурная, сзолотыми буквами и вензелями: «Доктор наук, профессор Мамонов Владимир».

– Рад представиться, – гордо заявил дядька иприосанился.

– Очень приятно, – кивнула я.

– Я занимаюсь феромонами, – заявил Мамонов, –и то, что вы сейчас видите перед собой, является уникальной, эксклюзивной разработкой.

Понимая, что Владимира сейчас занесет бог знает куда, яперебила его:

– Вы лучше дайте мне попробовать ваш соус, еслипонравится, сразу куплю.

– Это не соус, – обиделся Мамонов, – а духи!

Я с сомнением покосилась на незатейливые пузыречки.Насколько я знаю, создание аромата трудное и очень дорогостоящее дело.Известные фирмы тратят миллионы и миллионы, содержат лаборатории и целый штатсотрудников, а тут всего лишь один дядечка самого затрапезного вида – надосрочно делать ноги.

– Спасибо, – натужно улыбнулась я, – но я непользуюсь парфюмерией!

Владимир нахмурился:

– Вот! Вам муж потому и изменяет!

– С чего вам в голову пришла такая глупость?

– Не отпирайтесь! Он бегает по бабам. А почему?

Я растерянно пожала плечами:

– Наверное, я сама виновата, хозяйством не занимаюсь,готовлю плохо, хожу дома в халате…

– Ерунда, – прервал меня профессор, – этоферомоны!

– Кто?