– Давайте сделаем так: вы поезжайте в Тбилиси и на месте все выясните. Но только не как мой помощник. Вы ведь можете оформить командировку от «Комсомольской правды»?

– Конечно, могу. Но лучше поеду по линии «Российского дома».

Ельцин согласно кивает и, выдержав многозначительную паузу, тычет мне в грудь указательным пальцем, что со стороны может показаться, будто он делает мне строгую выволочку:

– И чтоб никаких, понимаешь, просьб и обещаний от меня лично! Никаких!

– Я представлю дело так, будто все это моя личная инициатива, и вы о ней ничего не знаете, – шеф пожимает плечами: поверят ли? – В общем, придумаю, что сказать.

– Хорошо, – Ельцин хлопает себя по коленям, – а теперь за стол!

…Для того чтобы ни у кого не возникло сомнений, что я приехал в Грузию как эмиссар «Российского дома», Ряшенцев отправляет вместе со мной своего сотрудника, Евгения Нескоромного, с образцами аппаратуры для защиты от прослушки телефонных переговоров. Мартовская Москва еще утопает в снегу и ежится от зимней стужи, а в Тбилиси уже вовсю бушует весна. Почки на деревьях набухли, и город вот-вот засверкает изумрудом молодой зелени. Но самое большое чудо – цветущий миндаль, от которого просто невозможно оторвать взгляд и не позавидовать грузинам.

Но лишь присмотришься к деталям нынешней грузинской повседневности, и зависть сразу же сменяется жалостью: как же им тяжело живется! В квартирах сыро, холодно, а по вечерам еще и темно, потому что в это время суток повсеместно отключается электричество. Едва ли не каждая семья обзавелась печкой-буржуйкой с ржавым дымоходом, выведенным на улицу через прорезь в оконном стекле. Она в состоянии обогреть всего одну комнату, ставшую одновременно и гостиной, и спальней. Все, у кого есть такая возможность, отправили женщин с малыми детьми к родственникам в деревню. Оставшиеся в городе мужчины забегают домой, только чтоб переночевать да переодеться. Полное ощущение военного лихолетья.

Но любовь к дружеским застольям не покинула души грузин. Кажется, они не изменят ей, даже если вдруг наступит конец света. Хоть мы и прилетели утренним рейсом, но встречающий нас в аэропорту вице-премьер Абсандзе с многозначительным видом обрисовал наши планы на ближайшую перспективу:

– Сейчас поедем в одно интересное место…

Я в Грузии далеко не впервые и хорошо знаю, что означает на местном жаргоне «поехать в одно интересное место», однако делаю вид, что не вполне понял цель нашей поездки туда:

– Со Звиадом Константиновичем там встретимся?

– Нет, там будет хлеб-соль, потом к нему.

– А нельзя ли поменять очередность?

– Никак невозможно!

– Это почему же?

– Звиад Константинович меня не поймет!

«Интересных мест» оказалось не одно, а целых три. Сначала мы наносим визит некто Отари, незнакомому мне земляку Гурама. В детстве они жили в одной деревне в Мингрелии, и поэтому мы просто обязаны посетить его гостеприимный дом. К тому же Отари, если узнает, что я приезжал в Тбилиси, а к нему не зашел (Гурам ему много обо мне рассказывал и тот, хоть и не видел меня ни разу, но уже любит, как брата), так вот, Отари очень и очень, понимаешь, обидится. И на Гурама, и на меня. Но, конечно, больше всего на Гурама, потому что такой культурный человек как я, будь на то моя воля, ни за что бы не отказался навестить сей благословенный дом.

Разумеется, хозяин гостей не ждет, потому как встречает нас в домашней пижаме.

После него мы заглядываем в осетинский подвальчик отведать только что сваренного пива и горячих пирогов из дровяной печи. Но все это лишь прелюдия торжественной встречи. Сразу после пивной отправляемся в столовую Верховного Совета Грузии, где нас уже ожидает небольшая, но сплоченная группа членов правительства и депутатов. Поскольку многих из них знаю по учебе в московской аспирантуре, встреча оказывается щедрой на такие тосты, какие в Грузии пьются исключительно стоя и до дна. В результате где-то около полудня я теряю коллегу Нескоромного.

– Устал, наверное, с дороги, – Абсандзе смотрит на раскисшего гостя с жалостью. – Я скажу, чтоб его в гостиницу отвезли. Пусть до вечера отдохнет.

Последние слова меня настораживают: а что у нас вечером? Гурам оставляет мой вопрос без ответа, ибо в данный момент ему гораздо важнее произнести здравицу в честь покидающего застолье Нескоромного:

– Наш великий кавказский поэт Расул Гамзатов так сказал о настоящей мужской дружбе: «Если верный конь, поранив ногу, вдруг споткнулся, а потом опять…»

Спотыкающегося Нескоромного собравшиеся провожают гортанными возгласами одобрения и поддержки.

…Внутренний двор Верховного Совета Грузии залит солнцем, а в кабинете его председателя царит полумрак. Плотные шторы задернуты, верхний свет погашен и только тусклая лампа с шелковым кружевным абажуром горит на столе. Последний раз я видел Звиада Гамсахурдиа года два назад, когда, еще работая в «Комсомольской правде», приезжал в Тбилиси собирать материал о забастовочном движении в Закавказье. Тогда он показался мне уверенным в себе человеком неиссякаемой энергии. Тот, кого я вижу сейчас, не похож на него даже внешне – нездоровая бледность кожи, давно не видевшей солнца, серые мешки под глазами и нервная суетливость рук, все время ищущих, чем бы себя занять. Но главное – взгляд, усталый и бесчувственный.

– Ну, как Борис Николаевич? Держится?

Мы сидим на диване так близко друг от друга, что остается только обняться.

– У меня есть то, что он ищет для своей семьи, – Гамсахурдиа говорит шепотом, давая понять, что не уверен в конфиденциальности нашего разговора. – Большой дом в горах с бассейном и с большим садом. Есть площадка, где может сесть вертолет. Даже две таких площадки – одна у самого дома, другая – немного ниже, возле села.

– Территория охраняется?

– Если будет нужно, мы обеспечим надежную охрану.

– Я могу осмотреть это место?

– Конечно. Я распоряжусь.

В кабинете неживая тишина. Никаких звуков извне. Ни с улицы, ни из приемной, ни сверху, ни снизу. Такое впечатление, что мы здесь в полной изоляции от внешнего мира и что у нас нет ни малейшего шанса вырваться из нее.

– У меня к вам просьба: не мог бы ваш друг, – и, уловив в моих глазах непонимание, Гамсахурдиа уточняет, – ну, тот человек, что с вами приехал, не мог бы он проверить мой кабинет? Надежные люди, работающие в здешнем КГБ, сообщают, что меня прослушивают. Он сможет найти здесь гэбэшные жучки?

– Если они тут есть…

– Обязательно есть!

– Тогда он их найдет. Только не сегодня.

– Конечно, не сегодня. Сегодня вы поедете в одно очень интересное место.

От этого сообщения сердцу становится тревожно, и я спрашиваю со слабой надеждой услышать не то, что ожидаю услышать:

– Что за место?