– Кахетия. Сердце великой Грузии!

– А какова цель поездки?

– Там живет один очень хороший человек! У него вчера сын родился.

– А вы тоже туда поедете?

– Нет, мне нельзя.

– Думаю, что и мне тоже не следует.

– Если он узнает, что вы в этот день были у нас в Грузии, а к нему не заехали, очень обидится! Очень!

По Грузии лучше всего передвигаться в светлое время суток, потому что таких красот, как здесь, в мире крайне мало, если они вообще еще где-либо есть. Но на юге темнеет рано и мы, как назло, едем в кромешной тьме, а потому видим лишь мелькание деревьев и дощатых заборов, освещенных яркими лучами фар старенького джипа. Мы с Гурамом Абсандзе сидим на заднем сиденье. Доставленный из гостиницы Нескоромный клюет носом рядом с водителем. И пускай себе клюет. Ему сегодня предстоит трапезничать за двоих, потому как я не могу позволить себе никаких излишеств. По двум причинам. Во-первых, потому что мое имя здесь как-то связывают с именем Ельцина, и мне негоже бросать на него тень. А во вторых… Однажды, в один из первых приездов в Грузию, мой хороший товарищ Иван Квачахия, переводчик на русский язык стихов Галактиона Табидзе, провожая на очередное дружеское застолье, напутствовал меня такими словами: «За грузинским столом напивается только тот, для кого не имеет значения уважение всех присутствующих».

Хозяин, этот «очень хороший человек», оказался к тому же еще и членом Верховного Совета. За огромным столом министры, депутаты и еще какие-то солидные дядьки, к именам которых собравшиеся непременно прибавляют уважительное «батоно». По левую руку от меня сидит Тенгиз Кетовани. За глаза его тут называют бандитом, в глаза – будущим министром обороны. Заметив у меня подмышкой пистолет (презент Коржакова для поездок в «горячие точки»), интересуется: какой системы? Узнав, что «Макаров», достает из-за спины точно такой же, и кладет на стол возле тарелки:

– Давай во дворе стрельнем на брудершафт и поменяемся?

В выданном мне разрешении на ношение оружия указан его номер, поэтому подобный обмен, как на него ни взгляни – полная ахинея. Но, шутки ради, делаю вид, что раздумываю над предложением: стоит или не стоит? Беру со стола ствол и осматриваю со всех сторон:

– У меня новенький, а этот какой-то весь поцарапанный.

– Зато безотказный, много раз в деле проверенный.

В разговор вмешивается сидящий напротив министр внешних экономических связей Борис Коландия, человек безукоризненно-аристократических манер:

– Друг мой, не советую меняться. За твоим пистолетом наверняка ничего дурного не числится, а за этим …

В глазах Китовани вспыхивают и гаснут злые искры:

– Э-э, зачем так говоришь?!

Застолье начинается с выбора тамады. Им становится один из степенных «батоно». Мы выпиваем за него первый тост, после чего избранный нами тамада поднимается со стаканом вина в руке и начинает что-то страстно произносить на грузинском. Он еще не закончил свою речь, как все вдруг вскочили с мест и принялись чокаться, шумно выражая поддержку сказанному.

– За что пьем-то?

– Как за что?! – Китовани смотрит на меня с удивлением. – У них теперь первый тост всегда за Звиада Константиновича!

– Почему «у них», а не «у нас»?

– Э-э, дорогой, «у них», «у нас», какая разница?!

Второй тост произносится уже на русском: за нашего дорогого Бориса Николаевича Ельцина, большого друга Грузии и всего грузинского народа! Как и предыдущий, он тоже пьется стоя и до дна. После этого тамада вспоминает о поводе, ради которого все собрались, и присутствующие начинают поочередно славить новорожденного, его родителей, семью, далеких и близких родственников, ну и, конечно, дом, под крышей которого мы сидим, а малышу предстоит расти. Завершается официальная часть прославлением родного села хозяина дома, земли благословенной Кахетии и всей Грузии. Далее следует долгая череда персональных тостов за каждого из присутствующих гостей.

Делаю вид, что у меня возникла нужда ненадолго покинуть застолье, и выхожу во двор в поисках укромного местечка, где бы можно было продержаться без пития до окончания праздничной трапезы. Заметив меня, преклонных лет старик машет рукой: иди сюда!

– Ну что, сынок, замучили они тебя?

– Не могу я столько вина пить!

– Правильно сделал, что ушел. Пойдем со мной.

Старик открывает калитку, и мы выходим в сад. Воздух насыщен ароматами пряных трав и помидорной рассады. Кажется, что я попал в миску с салатом. В середине большого сада горит фонарь, освещая поляну с разбросанными по ней пустыми холщовыми мешками. Наверное, их положили на землю сушиться. Дед поднимает один из мешков, и я вижу под ним деревянную крышку, накрывающую горлышко врытого в землю огромного глиняного кувшина.

– Это что?

– Квеври, сынок. Подай-ка мне вон ту палку.

Только теперь замечаю прислоненный к цветущему абрикосу шест, с прикрученной алюминиевой кружкой на конце. Старик хитро подмигивает:

– Но тем мальчишкам, – кивает в сторону дома, откуда доносятся голоса, – не говори, что пробовал такое вино.

– Почему не говорить?

– Ты что, не понимаешь, да?! – старик хитро подмигивает: – Умрут от зависти!

Это незабываемо! Бездонное звездное небо над головой, утопающий во тьме сад, терпкое кахетинское «Саперави», равного которому нет в мире, и трели ночных цикад, под аккомпанемент которых звучит старинная грузинская песня. Это мы со стариком поем. Поем негромко, вполголоса, но что самое удивительное – дуэтом. Вот чего творит животворящее вино Грузии!

…Увидев меня в приемной, Коржаков усмехается: от кого это тут так пахнет вином и барашком? Возразить нечего. Но и упрекнуть себя тоже не в чем. Вино, шашлык – не скрою, все это имело место, и в немалых количествах. Так ведь не в ущерб делу! Теперь, если для семьи Бориса Николаевича вдруг возникнет какая-то опасность или если его станут шантажировать ею, у нас имеется надежное место, где можно на какое-то время укрыть и жену, и детей, и внуков. Там им будет комфортно, а главное – безопасно. Я сделал то, что поручалось сделать – со всеми переговорил и обо всем договорился, куда надо съездил и все, что надо, увидел собственными глазами. А еще привез послание от Гамсахурдия, что тоже немаловажно, учитывая, что вскоре (и об этом уже можно говорить без тени сомнения) тот станет президентом независимой Грузии. Времена, конечно, изменились, но все же не следует забывать ту ключевую роль, которую эта страна играет на Кавказе. Сто с лишним лет назад один из российских дипломатов в своем донесении императору в Санкт-Петербург так и написал: «Последний день русского пребывания в Тифлисе будет первым днем расставания России с Кавказом». Значит, нам никак нельзя отталкивать от себя Гамсахурдиа, пусть даже такого, каков он есть.

Протягиваю Ельцину письмо Звиада. Тот смотрит на конверт, как мне кажется, более чем равнодушно: