Если Томас тоже в этом участвовал, это объяснило бы, почему убийства продолжались, когда дядя находился в сумасшедшем доме. Это также означало, что я, сама того не зная, работала вместе с Джеком-потрошителем и, возможно, сама попала под его влияние. Мой желудок свело судорогой.

Должно быть какое-то другое объяснение.

Я подумала о Торнли, вспомнила тот день, когда мы с Томасом узнали о связи дяди с мисс Эммой Элизабет. Его потрясение казалось достаточно искренним. Но не было ли все это фарсом? Возможно, Томас не менее талантливый актер, чем мастер включать и выключать свои эмоции. Если бы только я могла полностью выкинуть его из своего бедного сердца!

Надо было обдумать кое-что еще похуже.

Мой отец был связан почти со всеми жертвами. Возможно, опиум так затуманил его мозг, что горе после смерти матери сделало его жестоким. Но действительно ли отец способен на убийство? Мне хотелось это отрицать, бранить себя за такие ужасные мысли, но у отца действительно была привычка становиться другим человеком всякий раз, когда он боялся или находился под влиянием наркотика. Если отец действительно невиновен, тогда почему у меня так тяжелеет на сердце при этой мысли?

И еще вопрос с Блэкберном. Работает ли он вместе с отцом? Их связь скрывали от брата и от меня бог знает как долго. Что еще могли они утаивать? Убийства начались снова, когда отец вернулся домой… Я остановила свои мысли и не пустила их в этот темный переулок.

Я снова вернулась к почтовой открытке, напечатанной в газете.

Она была не слишком длинной, но ее текст внушал такой же ужас, как и первое письмо. И с точки зрения грамматики она была ужасной, но у меня возникло подозрение, что это уловка. Почерк Джека был слишком чистым и аккуратным для человека, не получившего образования. Это выглядело неудачной попыткой скрыть его истинное положение в обществе.

Но какое положение? Врач, лорд, суперинтендант или блестящий ученик?

«Я не шутил любезнейший старина Шеф когда давал вам подсказку, вы услышите о работе дерзкого Джеки завтра двойное событие на этот раз первая завизжала и я не смог прикончить ее сразу. не хватило времени отрезать уши для полицейских. спасибо что придержали последнее письмо до того как я опять приступил к работе.

Джек-потрошитель»

Открытка написана тем же почерком, что и первое письмо, петли у букв слишком похожи, это не могло быть совпадением. На лицевой стороне этого оскорбительного документа нашлось не больше улик, чем на предыдущем письме. Оно было отправлено по адресу «Центральный офис новостей, Лондон».

– Доброе утро, Амелия, Лиза. Думаю, ваш экипаж готов, – отец вошел в столовую со своей собственной газетой под мышкой, и на его лице отразилась озабоченность, когда он повернулся ко мне. – Заполняешь свою головку безопасными и подобающими девушке вещами? Или ты так быстро забыла о моих пожеланиях, Одри Роуз?

Я подняла голову и улыбнулась, хотя моя улыбка больше напоминала презрительную усмешку.

– Я не знала, что следить за ежедневными новостями – неподходящее занятие для девушки. Вероятно, я должна тратить свое время и твои деньги на новые корсеты, чтобы подавить ими свою волю, – любезно ответила я. – Ношение такой стесняющей движения одежды должно пережимать мои голосовые связки. Ты согласен?

Глаза отца предостерегающе сверкнули, но сегодня ему не удастся меня запугать. Я раскрою это дело Потрошителя, даже если это разбудит спящего зверя в том, в ком он затаился. Тот же самый зверь царапался и выл внутри меня, требуя выпустить его на волю. Я пообещала ему в должное время отпустить его, и это пока его усмирило.

– Ну ладно, – тетушка Амелия встала и жестом велела Лизе сделать то же самое. – Это был такой приятный визит. Спасибо, что приютил нас на время твоего отсутствия, дорогой брат. Ты должен провести некоторое время вне города и снова подышать нашим деревенским воздухом. – Она повернулась ко мне, поджав губы, осмотрела меня. – Это принесло бы большую пользу Одри Роуз, ей надо уехать ненадолго от этого безумия.

– Наверное, ты права, – отец открыл объятия сестре, быстро обнял ее, и она вышла из комнаты.

Лиза подбежала к тому месту за столом, где я сидела, наклонилась и неловко обняла.

– Ты должна мне писать. Я хочу узнать больше о Томасе Кресуэлле и обо всем, что касается печально известного Джека-потрошителя. Обещай, что будешь писать.

– Обещаю.

– Чудесно! – она поцеловала меня в щеку, потом обняла моего отца и выбежала в коридор. Мне было грустно, что она уезжает.

Отец прошел через комнату и сел в свое кресло, игнорируя меня, чтобы подчеркнуть свое недовольство моим поведением. Меня это вполне устраивало.

После того как Натаниэль рассказал мне правду о тайнах нашей семьи, я почти не могла смотреть на отца. Мать умирала от скарлатины, и отец знал о ее и так уже ослабленном сердце. Ему не следовало разрешать дяде делать ей операцию в тот момент, когда ее иммунная система подвергалась такому риску. Он знал, что дядя никогда раньше не добивался успеха.

Однако я не могла винить его за отчаянное желание спасти ее. Но я удивлялась, почему он так долго ждал и раньше не попросил дядю помочь. У меня было ложное представление, что дядя сделал ей операцию раньше, чем ее состояние ухудшилось. У меня вырвался вздох. Дяде следовало быть умнее, но как он мог отказать брату? Особенно когда лорд Уодсворт наконец-то сломался и попросил помощи? Трагедия, которая привела нас сюда, в эту разбитую скорлупу семьи, была ужасной, и я опасалась, что горе поглотит меня так же, как отца, если я буду слишком много думать о прошлом.

Я получила известие, что дядя вернулся домой вчера поздно вечером, поэтому я перееду к нему и посмотрю, что я смогу там узнать.

Я снова развернула свою газету; мне было безразлично, что скажет об этом отец.

– Тебе так не терпится закончить жизнь уличной женщиной?

Я сделала глоток чая, наслаждаясь богатым вкусом «Эрл Грея» на языке. Отец играл в опасную игру и не подозревал об этом.

– Ты должен кое-что знать об уличных женщинах.

Он стукнул руками по столу, чуть не сбросив свое чайное блюдце. Его лицо побледнело от гнева.

– Ты должна уважать меня в моем собственном доме!

Я встала, открыв его взгляду свой абсолютно черный костюм для верховой езды. Позволила себе сделать паузу почти в полминуты, чтобы отец разглядел мой мужской наряд; на его лице проступили изумление и шок. Натянула свои кожаные перчатки как можно более яростным движением, потом посмотрела на него свысока.

– Люди, заслуживающие уважения, получают его без усилий. Если человеку приходится требовать подобные вещи, он никогда по-настоящему их не получит. Я – ваша дочь, сэр, а не ваша лошадь.

Я сделал к нему несколько шагов, наслаждаясь тем, как отец отшатнулся от меня, словно только сейчас обнаружил, что кошка, даже дорогая и милая, обладает острыми коготками.