— Да, — сказал Детин. — В Константинополе этих советников целая гильдия. Но у нас не принято.

— Это не важно. Запрета иметь такого советника в Новгороде нет. Ну так вот, Детин. Меня наняли, чтобы я тебе помогла.

— Кто тебя нанял? Жена моя?

Женщина хмыкнула.

— Твоя жена клялась давеча помощнику тиуна, что в ночь убийства ты вернулся домой весь в крови, с ножом в руке, и сказал несколько раз, «Я убил Рагнвальда».

Раденец вывалился у Детина из руки.

— Ети твою… — сказал он пораженно.

— Очевидно, она очень рассчитывает на получение старшим сыном твоего имения.

— Так и сказала? «Я убил Рагнвальда»?… Да… Никому нельзя верить. Сыном… Да, они хорошо спелись. Сын всегда берет ее сторону. Какие нынче дети… добродетельные…

— Не серчай на него.

— Да позволь, как же…

— Нет времени.

Детин потянулся было снова за раденецем, но вздрогнул судорожно и убрал руку.

— А когда суд? — спросил он.

— Неизвестно еще. Но скоро.

— Скоро… Так кто же тебя нанял?

— Не будем гадать. Это не важно. Итак, тебя обвиняют в убийстве Рагнвальда. Убийство произошло на Улице Толстых Прях, третьего дня, ближе к полуночи. Прямых видоков нет, есть косвенные. Многие в городе заинтересованы в том, чтобы твоя вина была доказана.

— И что тогда?

— Казнь при всем народе. А уж сварят тебя в кипятке или еще чего — не знаю.

Помолчав, Детин сказал:

— Так оно и будет.

— Почему же?

— Те, кто хочет доказать мою вину, могут купить любых видоков. И эти видоки очень убедительно подтвердят все, что угодно. Включая несомненную достоверность баек бабки Лусинды.

— Это не так.

— Так.

— Нет, не так. У тебя много врагов, но есть и друзья. А также есть люди, заинтересованные в том, чтобы тебя оправдали.

— Это кто же?

— Купцы, связанные с тобой соглашениями. Некоторые ратники, по разным причинам. Возможно даже некоторые из властителей. И враги твои знают, что видоков купить твоя сторона тоже может. Да и ненадежны покупные видоки. Всегда они все путают, на лжи их поймать легко. А суд будет открытый. И присутствовать на нем будет весь город.

— Почему?

— В городе три тысячи варангов. Люди военные в свободное от непосредственных занятий время имеют склонность к легкомыслию, а легкомыслие нынче дорого стоит. А поскольку платить им перестали, они решили, что возьмут свое сами — едой и товаром. Новгородцы в связи с этим стали проявлять к ним враждебность. Есть две силы в городе — одна хочет поссорить варангов с новгородцами окончательно, другая помирить. Обе силы решили, что им представился удобный случай. Осудит тебя новгородская власть — варангам будет приятно, а новгородцы ворчать не будут — не любят они тебя. А оправдают — варанги обидятся и драки между ними и новгородцами не миновать. Впрочем, это я упрощаю.

— Но ведь несправедливо это, — сказал Детин. — Я с варангами в хороших отношениях. А с чего ты взяла, что новгородцы меня не любят?

— Не любят.

— Откуда ты знаешь?

— Большинство новгородцев люди бедные, — сказала Дике.

— Нну… — Детин подумал, куда это она клонит. — Не такие уж бедные.

— Но ведь беднее тебя?

— Да.

— Чему ж удивляться?

Детин судорожно вздохнул.

— А те, кто хочет… чтобы меня казнили, и чтобы варанги с бедными новгородцами помирились… Они кто?

— Это мы попробуем выяснить.

— Может, Житник?

— Может быть.

— Тогда дело худо. Если Житник себе чего-то в голову вбил, тогда все.

— Нет, не все. Суд должен быть открытый.

— Ну и что?

— Без некой, возможно высокой, степени честности не обойтись. Поэтому нам с тобой нужно придумать… вернее, мне нужно придумать, что ты должен говорить на суде.

— А на что это повлияет?

— На многое. История эта с убийством — она странная очень.

— Странная?

— Именно. Стражники, нанятые частным образом, нашли тело Рагнвальда у дома на Улице Толстых Прях. Но никто не утверждает, что именно там он был убит. Тебя обвиняют в убийстве из ревности. Зачем ревнивцу убивать соперника под окнами, если гораздо безопаснее — сделать это дома, а тело зарыть в саду? Поговаривают, что Рагнвальд нес любовнице своей какие-то свитки. Свитки нигде не нашли. Любовница исчезла. Ее все ищут. Убить ты ее не мог — тебя схватили, когда она была жива-здорова. Куда она делась? Неизвестно. Либо ее похитили, либо она скрывается. Первое вероятнее, потому что женщина, если одна, так хорошо скрыться в Новгороде не может, а если нашелся помощник — так ведь объявлена награда за поимку, и немалая — помощник давно бы ее сдал охране. Жена твоя говорит, что ты сам признался в убийстве Рагнвальда, но она также говорит всей округе, что домовые украли у нее в прошлом году семейный амулет.

— Амулет? Какой амулет? — спросил Детин.

— Семейный.

Детин заплакал.

На торге все шло своим торговым чередом. Кривлялись, подражая киевским и ненужно утрируя, скоморохи, зубоскалили юные дети боляр, убытки, как верно подметил восемь веков спустя насмешливый поэт, вымещались на ближнем. Огуречник Бова, ворча и кряхтя, снова чинил лавицу. Проще и дешевле было бы просто купить новую или позвать плотника — на торге их было четверо — но у Бовы был твердый принцип — не расставаться с деньгами, которые уже есть, какие бы явные выгоды не сулило капиталовложение. Молочница усмехалась, выпятив большую мягкую грудь и глядя на Бову, и томно вздыхала.

Неожиданно увидела она того самого — странного человека, которому давеча Бова повредил руку. И шел он опять к Бове. Молочница испугалась, и за него, и за Бову, и стала подавать Бове знаки, но Бова, как все неумехи, с головой ушел в нехитрое дело починки лавицы и поднял голову только тогда, когда Годрик встал перед ним вплотную. Бова быстро оглянулся по сторонам. Двух громил, вступившихся давеча за негодяя, нигде не было. Бова потянулся за ножом и обнаружил, что нож находится в руке Годрика.

— Не потерял ли ты чего, добрый человек? — спросил Годрик участливо.

— Совсем ничего не потерял, — уверил его Бова.

— А хочешь я тебе нос отрежу? — спросил Годрик.

— Нет, — сказал Бова.

— Вежливость прежде всего, — сказал Годрик наставническим тоном. — Нужно сказать, нет, спасибо. Говори.

— Нет, спасибо, — сказал Бова.